Край, где живет детство - [25]

* * *

Он стоит посреди двора, с трудом разлепляя веки. Очень хочется спать, и в голове вертится лишь одна надоедливая, как зудящий ночной комар, мысль: «Ну, и зачем я напросился пойти с отцом на этот утренний выгон коров? Дрых бы себе сейчас, как Славка, досматривал бы свои сны!»

Он поливает отцу студёную колодезную воду, зачёрпывая её жестяным ковшиком из ведра. Тот шумно умывается, поливает шею и спину целыми пригоршнями и фыркает, как морж. Брызги летят во все стороны…

– Ну, теперь твоя очередь! Э, да ты у меня спишь стоя! Может, передумаешь?

– Нет, пап, раз уж я сказал вчера, что пойду – то назад пути нет.

– Ну, это правильно, это по-мужски. Как говорится, назвался груздем – полезай в кузов! Давай-ка я теперь тебе полью. Умойся хорошенько, водичка тебя взбодрит.

Взбодрит – не то слово! Она обжигает, как лёд! Но и косматые остатки сна улетучиваются моментально – что верно, то верно.

Наскоро позавтракав, они выводят из хлева к дороге их чёрную в белых пятнах Зорьку. Она совсем не бодучая, а очень даже смирная, с печальными глубокими глазами и мягким розовым шершавым носом-«пятаком».

Первые лучи солнца только-только коснулись верхушек яблонь в саду. Во всём мире – ни звука, всё вокруг ещё во власти сладкой дрёмы медленно уползающей за горизонт ночи…

Но вдруг где-то вдалеке раздаётся крик петуха. За ним – ещё один, поближе. Ещё ближе… И вот уж закричал во всё горло и их Петя – дошла и до него петушиная очередь.

В густом кустарнике, где-то далеко внизу, несмело подаёт голос первый соловей. Ночи стоят уже прохладные, и по дну лощины стелется-клубится густой туман. Дорога, ведущая в низину от дома, ныряет в него, как в молочную реку, и исчезает на долгий десяток метров, чтобы потом вынырнуть на другой стороне и опять карабкаться в горку, к следующей деревушке.

Наконец, раздаётся щелчок пастушьего кнута. Со стороны деревни показывается стадо – коров десять, может, чуть больше. Зорька нетерпеливо смотрит в их сторону и, радостно мотая своей рогатой головой, присоединяется к ним. Путь лежит вниз, в «молочную реку», а дальше – в гору, на вольные пастбища другого её берега.

Поначалу ему всё интересно. Он пытается понять, как не перепутать Зорьку с другими чёрно-белыми коровами (это оказывается несложно – у неё такой приметный треугольный белый «нагрудник»), как щёлкает пастуший кнут (а вот это оказывается сложно), как выглядит «молочная река» на глубине, если в неё погрузиться с головой (оказывается, там всё очень даже неплохо видно).

Но когда они, наконец, доходят до пастбища и располагаются на травке, и солнце начинает пригревать подставленную ему спину, его всё-таки нагоняет сон. Все мысли вдруг куда-то улетучиваются, веки тяжелеют, и он даже не замечает, как проваливается в его мягкие, лохматые гостеприимные объятия…

* * *

– Славка, я уже всех коров выпас! – кричит Серёжка с крыльца, засунув голову в сени. – Айда купаться. Погодка стоит что надо!

Денёк действительно выдался на славу. На небе – ни облачка. На лужайке перед домом, в тени высоких акаций, ещё прохладно. Но скоро полдень, и волны тёплого воздуха одна за другой накатывают от дороги и накрывают его с головой…

– Ну, и как там коровы? – лениво, без особого интереса в голосе, спрашивает его вышедший на крыльцо в одних плавках старший брат.

– Коровы зыкинские – добрые и совсем-совсем не бодучие, – с готовностью начинает Серёжка. – Утром я видел самый восход солнца, как оно только-только показывается над землёй. А ещё пастух научил меня щёлкать маленьким кнутом! Потом мы шли через туман – там вблизи всё видно, а что подальше, так всё размыто. И луг просто огромный – конца-края не видать. А потом стало скучно, потому что коровы только жуют себе траву и больше ничего не делают. Вот я и заснул…

– Всё с тобой ясно! Будь ты пастухом, всех коров бы порастерял!

– А вот и нет. Если б я был пастухом, то не уснул бы, потому что я бы ходил вокруг стада и щёлкал кнутом! А это интереснее, чем просто сидеть на траве.

– Ну, ладно, скидывай шорты да сандалии, побежали к реке. Кто последний – тот водит.

И они срываются с места.

Околица, дорога, высокий берег, сплошь поросший густой травой. Они несутся вниз, смешно задирая ноги повыше, стараясь не запутаться, а трава так и норовит ухватить их за щиколотки. Наконец, они на полной скорости влетают в воду, поднимая тучи брызг.

Здесь речушка широко разливается по ровному песчаному дну в мелкое, чуть выше колена, и тёплое, как парное молоко, озерцо. Поэтому они, не сговариваясь, бегут по мелководью туда, где она только-только выбегает из сумрака тенистых зарослей ивняка на открытый простор. Только тут можно найти глубину «по шейку» – да и то, если присесть. И вот уже колышутся над водной гладью, словно поплавки, две вихрастых головы…

Прохладная вода обволакивает и остужает разгорячённое полуденной жарой и бегом тело, и думается – так бы висеть в этой прохладе вечно, между небом и землей, закрыв глаза и чуть покачиваясь на редких набегающих волнах…

– Эй, утопленнички! Как водичка?

Громкий голос выдёргивает его из ласковой дремотной неги. Серёжка приоткрывает глаза – да это их двоюродный брат!