Долгая и устойчивая популярность "Письмовника" свидетельствовала о появлении нового читателя из мещан и разночинцев. Н. И. Новиков, имевший большой опыт в издании книг, писал, что "у нас те только книги четвертым и пятым изданием печатаются, которые этим простосердечным людям, по незнанию ими чужестранных языков, нравятся".
Курганов нашел своего читателя, угадав его вкус и потребности. Автор "Письмовника" проявил себя талантливым педагогом, сумев в живой и занимательной форме сообщить уйму сведений и приобщить жаждущего знаний простеца-читателя к наукам и словесности.
Поистине -- удивительны судьбы книг!
Перелистывая сейчас "Письмовник", думаешь, что вот ведь даже Льву Николаевичу Толстому не удалось свой "Круг чтения" сделать, как ему мечталось, настольной книгой мудрости для многих поколений, а вот -- дилетант в литературе, "обсерватор, навигатор, астроном" Курганов своим "Письмовником" питал умы русских читателей чуть не сто лет. Я так и представляю восторженного любителя поэзии тургеневского Лунина с "Письмовником" в руках, а простодушный дьякон Ахилла из "Соборян" Лескова, свою песенку про "Купидона" почерпнул, конечно, из того же источника: она напечатана в "Соборе разных стихотворств".
С каждым годом "Письмовник" Курганова опускался все ниже по ступеням общественной лестницы. Теперь его читателями становятся грамотеи из народа, ученые на медные деньги. Вот что писал о них автор "Библиографической хроники" "Отечественных записок" в 1841 году: "У нас есть особый класс читателей: это люди только что начинающие читать, вместе с переменою национального сермяжного кафтана на что-то среднее между купеческим длиннополым сюртуком и фризовою шинелью. Обыкновенно они начинают с "Милорда Английского" и "Потерянного рая" (неистовым образом переведенного прозою с какого-то реторического французского перевода), "Письмовника" Курганова, "Душеньки" и "Басен" Хемницера,-- этими же книгами и оканчивают, всю жизнь перечитывая усладительные для их грубого и необразованного вкуса творения. Потому-то эти книги и издаются почти ежегодно нашими сметливыми книжными торговцами" {"Отечественные записки", 1841, No 5. Библиографическая хроника, с. 4.}.
В. Даль обнаружил "Письмовник" в нищенском наследстве варнака-ссыльного, который "жил бобылем и не оставил полтинника на еловую домовину": "Пару глиняных чашек своей работы, пару ложек, тулуп, стеганый поддевок, два полукафтана -- один плохой, другой получше, три рубахи и пару сапог роздали мы таким же голышам, каким был заживо тот, на которого мы справили теперь деревянный тулуп и отмежевали вотчину в косую сажень, письмовник Курганова и небольшую кипу листов, исписанных рукою покойника, я взял с собою" {В. Даль. Картины из народного быта. "Варнак".-- "Русская беседа", 1857, Кн. 8, с. 34--35.}.
Ныне "Письмовник" Курганова книга редкая, особенно в хорошем, незачитанном состоянии. Обычно же внешний его вид свидетельствует о том, что побывал он во многих руках, много раз читан и перечитан и равнодушием читателя не обижен. После длительных поисков мне удалось приобрести "Письмовник". Мой экземпляр -- издание девятое, выпущенное в 1818 году "иждивением Ивана Глазунова, вновь выправленное, приумноженное и разделенное на две части".
Беллетристическая часть "Письмовника" -- "Краткие замысловатые повести", им книга эта больше всего обязана своей популярностью. Это собрание всевозможных историй и кратких притч, добродушных и веселых, язвительных и острых, занимательных и лаконичных.
Герцен называет Курганова "блестящим предшественником нравственно-сатирической школы в нашей литературе". Его демократические взгляды, его ненависть к феодально-крепостническому строю проявляется и в выборе этих анекдотов, в их тоне и общей направленности. С удивлением и даже некоторой оторопью читаем мы в этой народной хрестоматии XVIII века такой "якобинский" анекдот: "Италианец, будучи вопрошен французом, у кого бы он лучше хотел быть в подданстве, у короля ли французского или у ишпанского, "Я бы желал видеть одного, повешена на кишках другого". Эту антимонархическую формулу мы найдем позднее среди потаенных стихотворений, приписываемых Пушкину, в несколько иной, более резкой редакции:
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
Во многих из этих кратких повестей мы находим отклики на злобы тогдашнего дня. Есть в них и фольклор: о церковном погребении собаки; прелестный разговор двух нищих московских старушек; диспут шляхтича со слугою о черной и белой кости; новобрачный, разочарованный первой ночью; богомольная старушка, ставящая свечу бесу.
В анекдоте о ловком царедворце рассказан прозрачно замаскированный случай при дворе Екатерины; в этом и подобных анекдотах современники узнавали живых действующих лиц.
Так, в повести про спор именитого и заносчивого судьи с неродовитым "славным витием" мы угадываем в последнем Ломоносова по его ответу: "Ежели бы вы были сыном моего отца, то бы вы и поныне еще ловили с ним моржей". Вообще, характерные черточки быта и нравов мы находим здесь во множестве.
