Красота - страшная сила - [24]

Но мне всегда трудно давалось одиночество. Уже через полчаса я места себе не находила. Господи, какое жалкое зрелище! Вот, сижу перед ящиком, грызу ногти, как какая-нибудь Бриджет Джонс, и то и дело поглядываю на телефон: а ну как кто-то позвонит — ну конечно же, Пит, — вот возьмет и позвонит, и пригласит меня куда-нибудь на вечеринку, все равно куда, я даже готова терпеть его противных друзей. А может, самой позвонить Питу и напомнить, что он хотел встретиться в выходные и поговорить? Уже через час рука моя, сама не знаю как, потянулась к телефону, указательный палец нацелился на клавишу под номером «1» (нужно ли объяснять, чей номер значился первым в моем аппарате). Пришлось провести двухминутную воспитательную беседу с самой собой, и только тогда я, наконец, убрала палец с этой проклятой кнопки и нажала на «двойку».

— Алло.

— Это Лора. Что ты делаешь в выходные?

— Ничего, бездельничаю в основном.

— Можно, я приеду в гости?

— Конечно, деточка, я всегда рада тебя видеть.

Через сорок пять минут я сидела в абердинском ночном поезде. Мысль провести выходные где-нибудь в провинции, в глуши показалась мне вдруг чрезвычайно заманчивой. О чем я раньше думала? Когда человек несчастен и одинок, ему порой хочется укрыться там, где его любят не за что-то особенное, а просто за то, что он есть, любят таким, каков он есть. Для меня это всегда был дом моей бабушки. У нее находила я прибежище и слова утешения и когда я была первоклашкой и учитель наказал меня за болтовню на уроке; и когда я курила в ванной, пуская дым в окно, а мать застукала меня на месте преступления; и даже когда я напилась пьяной на пятидесятилетие отца и наблевала прямо на ботинки директору школы. Всякий раз, когда родители поднимали крик, что я — позор всей семьи, бабушка только смеялась: «Эх, люблю! Огонь-девка, куда вам до нее!»

Звали мою бабушку Мэгги, и она нисколько не походила на типичную английскую бабушку с аккуратным узлом седых волос на голове и очками на носу, которая сидит себе, уютно устроившись кресле-качалке, и вяжет с утра до вечера. Она казалась моложе (по крайней мере, душой) моего отца — собственного сына, послушного и привыкшего во всем соблюдать порядок; она, как и я, не понимала стремления соответствовать навязанным извне, ограниченным представлениям о том, что хорошо, а что плохо. Она постоянно курила ментоловые сигареты, вставляя их в старинный серебряный мундштук с изысканной гравировкой. О да, она была весьма «продвинутой» бабушкой.

Мы встретились на вокзале; на ней был алый плащ, туфли на шпильках, в руках сигарета.

— Ты хорошо выглядишь, поправилась, молодец! — сказала она и поцеловала меня в щеку, оставив ярко-красный отпечаток помады. Известно: если бабушка говорит, что ты «поправилась», можно не сомневаться, что у тебя щеки из-за ушей торчат. И я мысленно поклялась ни разу не притронуться к ее аппетитным домашним лепешкам.

— Итак, — начала бабушка, садясь за руль двухместного спортивного автомобиля «триумф» (я же говорила: она не похожа на обычную бабушку) — выкладывай, что у тебя стряслось… то от тебя ни слуху ни духу аж с мая месяца, а то вдруг свалилась как снег на голову.

— Да нет, ничего особенного… просто соскучилась по любимой бабуленьке, вот и все.

— У тебя джинсы рваные. — Бабушка ткнула пальцем в сторону моих коленок.

— Это специально, бабушка. Сейчас так носят, — объяснила я.

— Боже мой, этого только не хватало!

В машине было холодно. Я продрогла и все куталась в тоненькое пальто. Не сразу поняла, откуда шел холод: бабушкино окно было полностью открыто.

— Бабушка, я замерзаю. Закрой окно, пожалуйста.

— Совсем ты, милая моя, неженкой стала там на юге, — ответила она, смеясь, но стекло все-таки подняла. — Мать сообщила, что ты устроилась на телевидение. Рада за тебя! Говоришь, ничего особенного? А все-таки, что стряслось?

— Да так, мелкие неприятности, — ответила я, глядя в окно.

На северо-востоке Шотландии солнце светит почти каждый день. Абердин можно считать самым солнечным городом Британии, но холодно так, что девчонки могут напрочь отморозить все свои прелести. И вот город остался позади, мы ехали вдоль побережья. На небе ни облачка. Солнце озаряло Грэнайт-сити, и все вокруг сверкало в морозном ноябрьском воздухе. Серо-голубое море переливалось, как сапфир, и белые барашки, дружно подпрыгивали в своем ритуальном танце, наступая на берег бесконечными рядами. Бабушка уверенно вела машину, и улыбка не сходила с ее лица. Она наслаждалась нашей безмолвной близостью, она была счастлива: день выдался прекрасный, и внучка — с ней рядом. Машина неслась со скоростью девяносто миль в час, бабушка мурлыкала гимн «Шотландия отважная» и вовсю дымила сигаретой. Теплая волна покоя охватила и убаюкала меня. Что и говорить, с бабушкой мне всегда было хорошо. Так хорошо я не чувствовала себя даже дома.

— Пит порвал со мной, — проговорила наконец я.

— Вот оно что, — откликнулась бабушка, приподняв подкрашенную бровь. — Ну и что скажешь по этому поводу?

Кто-кто, а она умела заставить меня говорить всю правду, ей стоило только взглянуть на меня вопрошающим взглядом своих светло-голубых глаз.