Красота оплаченного долга - [3]

Отец вроде не обращал внимания на мои детские увлечения сенсорной графикой, небрежно сдвигал в сторону лепные формы, которыми я баловался в старших классах, но, как потом выяснилось, ничего не забыл. Он решительно пресек мои не очень-то и энергичные попытки устроиться на военную службу и записал меня в частный универсариум. Соседи на нас поглядывали косо, их дети посмеивались надо мной, но когда начался спад и пошли сокращения, они, возможно, перестали смеяться. Впрочем, меня уже к этому времени унесло вместе с волнами благополучия туда, где требовались специалисты моей редкой профессии, практически ненужной на родном Урале.

Стены гостевой зоны по-прежнему переливались всеми оттенками золотого и зеленого, хромированные поручни подъемных лент сияли так, что глазам было больно. На диванчики, раскиданные по широкому коридору, боязно присесть, чтобы не повредить случайно обивку из настоящей кожи. Редкие служащие откровенно скучают в своих прозрачных цилиндрах на пересечениях коридоров; одежда их безупречно чиста, каждая стрелка выглажена до бритвенной остроты, а в глазах читается готовность в любой миг прийти на помощь гостю.

Если привередливый посетитель станет внимательно приглядываться, то, конечно, может заметить следы легкого непорядка. Царапину на дверной панели, отбитый уголок большого керамического горшка с бурно разросшейся геранью, маленькое пятнышко на рукаве горничной... Подойдя к девятнадцатому квадрату четвертого блока, где мне придется ждать окончания карантина, я заметил выбившийся из-под плинтуса краешек коврового покрытия и усмехнулся.

Есть категория людей, которых идеальная чистота и порядок быстро выводят из равновесия. Некоторая ущербность приличествует хозяевам принимающего дома, так, кажется, звучал третий или четвертый постулат из краткого руководства по обустройству макрообъектов.

Я уже не помню, кто преподавал нелинейную эстетику. Но память, наверно, не совсем дырявая, если в голове еще держатся обрывки из учебного курса, пройденного лет сорок назад.

Сверху эта часть гостевой зоны похожа на квадратные соты. Каждый квадрат составлен из одноместных жилых модулей. Где-то есть помещения для семейных, но в тех секторах я не бывал. Чтобы обойти все наземные и подземные этажи карантинного комплекса, потребуется немало времени. Но если кому-то и придет в голову такая блажь, далеко он не уйдет. Блок из девяти квадратов, пара больших холлов, крошечный зимний сад и комнаты активного отдыха, набитые спортивными симуляторами — вот и все места, доступные невольному затворнику. Завтра можно будет пройтись в другие блоки, но там те же квадраты, холлы, ковровые дорожки...

В самих модулях одна стена — визор, — можно посмотреть новостные или развлекательные программы, а в стену напротив встроен холодильник, доверху уставленный нашими лучшими напитками, которые высоко ценятся изнывающими от безделья путешественниками, и не только ими. Когда спрос на оружие падает, хорошо идут дела у производителей спиртного, есть такая верная примета...

Второй день — самый трудный. К этому времени все вернувшиеся домой успели раз десять поговорить с родней, обменяться сплетнями и посетовать на бесконечно тянущееся время карантина. Деловые гости же, скорее всего, успели обменяться парой слов с партнерами, возможно, даже начали предварительные переговоры. Мне общаться было не с кем. Поэтому большую часть времени я валялся в кресле, попивая слабенькое пиво. Пиво слегка отдавало затхлой бочкой.

Впрочем, слабым утешением может послужить некоторое послабление: перегородки между блоками исчезли, а это значит, никаких признаков хвори не обнаружено. Теперь еще выждать денек, когда нас проверят на иные болезни, потом распахнутся внешние двери карантина, и каждый пойдет по своим делам.

Дела мои сложились так, что я мог и не возвращаться на Урал. Но родительский дом пустовал много лет, и воспоминания о нем порой вызывали гнетущее чувство не то вины, не то досады. Дом, милый дом — кирпичный, двухэтажный, сдавленный по бокам такими же коробами соседей. Он меня не тянул к себе в годы моих путешествий. Да и что в нем было, кроме скрипучих половиц, стен, которые отец каждый год опрыскивал новыми обоями, долгие пустые вечера у окна, выходящего во дворик размером с кровать раджпурской шлюхи... Все же саднит занозой малой, как будто потерял не очень нужную вещь, пустяк, безделицу, а зудит сомнение — вдруг ошибка, не такая уж и мелочь забыта, а когда рано или поздно захочешь вернуться, там все окажется не так, и ты, получается, вовсе не тем был, кем судьба назначила...

Обнаружив, что задумчиво разглядываю пустую банку, я хмыкнул и рывком выдернул себя из усыпляющих объятий кресла. Вот уж не думал, что годы и пиво сделают меня сентиментальным.

В пустынном квадрате блока одиноко восседала за круглой стойкой горничная, крупная девица с белоснежным кокошником в рыжих волосах. Увидев меня, заулыбалась.

— Не скучаете?

— Эх-хе-хе... — выразительно ответил я, глянув мельком за широкий вырез сарафана.

Увиденное впечатлило, особенно трогательные веснушки. Давненько я не гулял в родных краях, все больше пробавляясь случайными и мимолетными встречами с женщинами разного рода-племени. А в это время, оказывается, на родных хлебах такие славные девушки взрастали. Судя по веснушкам, она еще не проходила цикла омоложения. Да и не нуждалась пока в услугах регенераторов. Иначе была бы у нее гладкая, красивая, без изъянов кожа, как, например, у меня, позволяющая выглядеть в свои семьдесят на все тридцать. Но без веснушек.