Красота - [4]

Но если последовательные идеалисты естественно избирают методологию, соответствующую их принципу, то методологические оплошности при попытках материалистического анализа — смешение объективного и субъективного или подмена одного другим — тут же сказываются на результатах исследования. Примеров тому достаточно, и с некоторыми из них нам придется встретиться.

Итак, попытаемся сосредоточить внимание на области, подлежащей первоочередному исследованию, — на красоте, которую мы наблюдаем вокруг себя в реальной жизни. Первое, что обнаруживается при такой попытке, — это трудность выбора бесспорного объекта, относительность суждений о прекрасном*.

* Автор не видит существенного различии между содержанием понятий «прекрасное» и «красота» и считает эти термины по большей части взаимозаменяемыми. Встречающееся, в частности, в приведенном в качестве эпиграфа порочном круге цитат из «Краткого словаря по эстетике» (М., 1963) или в книге М. Кагана «Начала эстетики» (М., 1964) толкование «прекрасного» как «наиболее красивого», как «красоты в наивысшем ее проявлении», хотя генетически, видимо, и оправдано, не обладает, на наш взгляд, практическим смыслом, ибо между «красивым» и «прекрасным» невозможно провести никакой качественной грани. И если, например, по отношению к отдельным предметам и явлениям слово «прекрасный» действительно нередко означает высшую степень эстетического одобрения, то, с другой стороны, само понятие «красота» по своему эмоциональному наполнению обладает никак не меньшим содержанием, нежели понятие «прекрасное».

Прекрасное для одного другому может показаться банальным. То, что считалось красивым в одну эпоху, представляется смешным в другую. То, что вызывает восхищение у людей одной культуры, повергнет в недоумение представителей другой.

Весь этот, на первый взгляд, невообразимый хаос разноречивых взглядов и мнений связан с существованием, развитием и отмиранием общественных идеалов, с разнообразием личных, семейных, сословных вкусов, с многообразием и несовместимостью индивидуальных эстетических оценок и суждений. Однако этот обширнейший круг вопросов, несомненно, существенных для всестороннего рассмотрения проблемы прекрасного, отодвигается на второй план стоящей перед нами задачей.

Ограничив сферу внимания красотой действительности, мы должны далее, поскольку нас интересует именно объективное содержание последней, отвлечься от всего многообразия восприятия и оценок прекрасного человеком и сосредоточиться на анализе самого прекрасного. Нас должно интересовать не то, как человек (или человечество) относится к тому или иному явлению действительности. Мы должны понять, что именно во внешнем мире вызывает в людях ощущение его красоты, что есть сама объективная красота, отраженная и преломленная в бесконечном многообразии людских оценок, взглядов, вкусов и идеалов.

Тем, кому доводилось размышлять над проблемой прекрасного и кто знаком с соответствующей современной литературой, подобная постановка вопроса сегодня может показаться упрощением. Однако нельзя не увидеть, что за бесчисленными существующими концепциями прекрасного, как бы развернуты и сложны они ни были и какими бы аксиологическими, социологическими, культурологическими и т. п. исследованиями ни оснащались, неизменно встает все тот же главный вопрос: есть ли нечто объективное, существующее вне сознания, что вызывает в нас ощущение красоты, и, если есть, то что же это такое?

Поэтому, сколь бы упрощенно и формально это ни прозвучало, представляется принципиально оправданным и необходимым начать рассуждения с максимального обнажения и заострения этого нейтрального вопроса. Тем более, что он сразу же ставит исследователя лицом к лицу с коварством проблемы прекрасного.

Как уже говорилось, красоту невозможно обнаружить иначе, как посредством человеческого эстетического чувства. Лишь эстетическое восприятие во все века являлось и является не только единственным судьей красоты, но и единственным индикатором, способным обнаружить красоту. Отвлечься от нашего восприятия красоты со всей его обязательной субъективностью — значит отказаться от единственного способа обнаружить искомое. Выделение красоты в ее собственном, чистом виде практически означает для нас как бы немедленное ее уничтожение.

Не потому ли, как пишет Гегель, «при всех разговорах о красоте природы (древние говорили об этом меньше нашего) до сих пор еще никому не пришла в голову мысль взяться за изучение предметов естественного мира под углом прения их красоты и создать науку, дающую систематическое изложение этих красот»4. И далее: «[...] никто не объединил в одно целое и никогда не рассматривал различные царства природы с точки зрения красоты. Мы чувствуем, что наши представления о красоте природы слишком неопределенны, что в этой области мы лишены критерия, и потому объединение предметов природы с точки зрения красоты не имело бы особого смысла»5. Ирония великого идеалиста здесь вполне понятна. В приведенном отрывке он развивает все ту же мысль: прекрасное в природе по сравнению с прекрасным в искусстве практически не существует, оно здесь «только рефлекс красоты, принадлежащей духу»6, почему его следует попросту «исключить» из предмета науки эстетики.