Он поднялся по ступенькам на высокое крыльцо с узенькими скамеечками по обе стороны. На одной сидел рыжий стриженый мальчишка в серой больничной пижаме.
Как только закрылась дверь, мальчишка осторожно сошел с крыльца и медленно, держась за собственный живот, прошел в сад, приблизился к Алесику. Остановился.
С минуту они молчали разглядывали друг друга. Мальчишка был повыше Алесика и, надо думать, старше. Но то ли от боли, то ли от того, что преогромные больничные штаны все время съезжали с его худого тела, он как-то сутулился, почти сгибался, а потому казался ниже, чем был на самом деле. Белое лицо, какое бывает у больных, долгое время лежащих в больнице, и курносый нос его были щедро усыпаны веснушками.
— Ты к кому? — спросил веснушчатый.
Алесику такая бесцеремонность пришлась не по душе.
— К козе-дерезе. А ты прочь топай да ушами хлопай.
Мальчишка не ответил, но и не ушел, и Алесик уже пожалел, что так ответил ему.
— Тебя как дразнят-то? — неожиданно спросил рыжий и подтянул спадавшие больничные штаны.
— Так я тебе и скажу! — хмыкнул Алесик. — Хитрец-мудрец нашелся.
— Хочешь, давай побьемся, — без злости предложил мальчишка. — Люблю бокс!
Он хотел занять боксерскую стойку, но, видимо, неосторожное движение причинило острую боль, потому что он обоими руками схватился за живот.
— Куда тебе с боксом! — фыркнул Алесик. — Тебя муха нынче нокаутирует.
— Жаль, — вздохнул рыжий. — Не получится. Я бокс люблю, а тут ходить разрешили, и то за живот хватаюсь.
— Понравишься.
— Удивил! У Жирмонова все поправляются. Знаешь, как меня зовут? Олимпиец.
— Ка-ак? — у Алесика глаза на лоб от удивления едва не вылезли. — Ври больше!
— Правду говорю. Меня так доктор Жирмонов назвал. Тогда, когда операцию делали и когда очень сильно болело. «Спортом, говорит, ты, Юрка, так или иначе заниматься будешь. А вот если хочешь стать олимпийским чемпионом, учись терпеть. Олимпийцы народ терпеливый!» Я и не стонал больше. Потом Цыбульский, который в нашей палате лежал, так и обращаться ко мне начал: олимпиец да олимпиец. За ним и остальные. Теперь все зовут. А мне нравится. Думаешь, я олимпийским чемпионом стать не смогу? Не веришь?
— Верю, — улыбнулся Алесик.
На крыльцо вышел высокий стройный немолодой мужчина в синем берете.
— Олимпиец, где ты? Марш в палату! Тебя медсестра ищет, укол делать пора.
К удивлению Алесика, рыжий мальчишка не спорил. Повернулся и маленькими шажками, поддерживая руками живот, посеменил. Будто не на укол его звали, а на что-то интересное и очень-очень приятное. А то, что медленно, то, как показалось Алесику, еще и красивее: солидно, по-взрослому.
— Так вот он какой, сын моего друга! — хрипловато произнес мужчина, сошел с крыльца и — напрямую к Алесику.
Алесик успел заметить седые виски и морщинистое лицо мужчины и спросил:
— Вы доктор Жирмонов?
— Нет, друг мой. Я — Цыбульский Андрей Антонович. Жирмонов мне самому операцию делал. Два осколка от немецкой гранаты вытащил. С войны носил их. По всем городам и странам, где сам бывал, и их возил. И боль от них. Нынче приехал к нему и с порога: «Хватит, Михаил, давай вырезай. Прошу по-хорошему — удаляй немецкие гостинцы». А он в ответ: «Едь в городскую больницу — операция сложная». — «Не отказывайся, говорю, во время войны и не такие сложные делал. Я тебе верю. Доставай немецкие осколки. Не хочу их больше таскать!»
— Достал?
— Конечно! И на ноги меня к партизанской встрече поставил. У него, дружочек ты мой, руки золотые! Да тебе, верно, отец не раз про Жирмонова рассказывал. Мы же тут вместе партизанили…
— Не-е, — покрутил головою Алесик. — Сколько раз упрашивал, расспрашивал. А папа свое: «Мал. Подрасти еще, и мы с тобою теми тропинками пройдем. Тогда и покажу и расскажу».
— На встрече, на этом партизанском празднике, немало рассказов да воспоминаний будет. Наслушаешься…
— А кем вы… Андрей Антонович, работаете?
— Ты, мой друг, можешь называть меня просто дядя Андрей. Работаю учителем. Физкультуру преподаю. Не тут — в городе. И сейчас в город поедем, на вокзал. Курт приехал. Его встретить надо.
— Я про Курта слыхал, — вспомнил Алесик. — Так вы в город?
— И я, и Жирмонов, и твой отец. Кроме Курта Пильцера, еще и Ксения там, в больнице.
— А Ксения — кто такая?
— Как, ты не знаешь Ксении?! Ну, ничего. Останешься — Михась-младший расскажет.
В этот момент во двор въехал вишневый «Москвич» и засигналил.
И сразу же из хирургического отделения на крыльцо вышли отец и среднего роста пожилой мужчина, горбоносый, чисто выбритый, с седою головою и довольно большим животом, на котором едва сходился пиджак.
Из «Москвича» навстречу доктору вылез юноша, на мизинчике подал ключи от машины.
— Задание выполнено, отец, — коротко сказал он. — Машина готова.
— Займись гостем, — доктор кивнул в сторону Алесика.
К Алесику подошел папа.
— Вот что, брат, — папа слегка сморщил лоб. — Обстановка изменилась. Не до церемоний. Мы срочно едем встречать боевого друга. Возможно, он не один.
— Едьте. Только завтра ты мне про все расскажешь. Хорошо?
— Завтра не получится. Завтра мы будем возле Косоланова болота искать кое-что, спрятанное там много лет назад. Зато на встрече и после обещаю тебе все рассказать. Слово партизана.
