— Деточка моя! — не унималась тетя Настя. — Да зачем же? Ах ты, ах ты, да ты устал, наверно! Ох, не случилось бы чего, не стряслось!
— Не сотрясется поленница, крепко сложена, — пробормотал Федос.
— Да не о поленнице я! — Тетя продолжала причитать: — О тебе! Ну зачем было придумывать себе такие хлопоты?
— Не я — Лена придумала, — рассердился Федос. — И работали втроем: она, Сергей и я. Между прочим, никакой я не «бедненький», и не «слабенький», и не «больной».
Под вечер дядя Петрусь привез большой воз сена, которое он накосил на лесных полянах, и свалил его возле хлева. Федос разбежался и нырнул в стог. Голова закружилась от мяты, от запахов буга и леса, Федос замер на мгновенье, потом вскочил, снова разбежался и снова нырнул. Он нырял и кувыркался до тех пор, пока не вылез из будки Дунай и не стал на него лаять.
Потом сено носили всей семьей в сарай на сеновал. Федос бросился было помогать, но тетя Настя отогнала его:
— Не надо, маленький, не надо, хватит с тебя! И так устал, пока полешки складывал.
Зато утаптывать сено в сарае никто ему не мешал. И он бегал, проваливаясь в сухую душистую траву, прыгал и, раскидывая руки, заваливался на спину.
В этот вечер тетя Настя разрешила Федосу ночевать на сеновале вместе с Миколой.
— Ну, пошли со мной, — сказал Микола. — Только смотри, чтобы все в порядке было. А то и мои штаны куда-нибудь отправишь. Как тогда, на реке.
Федос давно одет и ждет Марылю. Стряхнул пылинки с наглаженных брюк, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, которая была еще теплой и пахла утюгом и дымом. Нагнулся и без надобности протер тряпочкой новенькие скрипучие сандалики. А потом руки за спину и важно прошелся по комнате. Праздничный, нарядный.
Марыля все еще вертелась перед зеркалом. Такие у нее красивые брови, а она их зачем-то подрисовывает, веки подводит.
Федос подошел к ней, заслонил зеркало, заглянул в лицо: скоро ли?
— Ты что, стеклянный? — рассердилась сестра.
Черный тушевый карандаш Марыли едва не коснулся его носа, и он отскочил в сторону.
Подошел к умывальнику, набрал воды в ладонь и в который раз попытался пригладить непослушный оттопыренный вихор.
— Ну, а сам-то ты готов, торопыга? — сказала Марыля, словно не он ее ждал, а она его.
— Сто лет уже готов!
— Тогда поехали!
Думаете, тетю Настю нужно было уговаривать, чтобы пустила на вечер? Нет. И не только потому, что с Марылей. Вся семья собралась туда. И сама тетя тоже. Только вот коров на ферме подоит.
…Клуб — в самом центре села. Одноэтажный, деревянный. Из отесанных потемневших бревен с трещинками и желтыми смолистыми суками.
Двери клуба широко, на обе половинки, распахнуты. Пол в зале кажется золотистым: некрашеные половицы вымыты до блеска. На аккуратно выбеленных стенах — большие плакаты. Рядами стоят скамьи. Узкие, низкие, без спинок. От стены до стены. Сцена небольшая, с раздвинутым синим занавесом, на сцене — стол под зеленым сукном, трибуна.
Пока Федос разглядывал клуб, Марыля куда-то исчезла.
Народу в клубе было еще немного. Большинство толпилось у входа.
Невесть откуда вынырнул Сергей.
— Пришел, да? — усмехнулся он, завидев Федоса. — Ишь расфуфыренный какой!
— Сам ты растопыренный! — покраснел Федос. — Пойдем и сядем поближе к сцене.
— Ха-ха! Я тебе вон где местечко занял! — И Сергей схватил Федоса за руку и потащил его к раскрытому окну, рядом со сценой. Там, на подоконнике, сидел уже рыжеволосый парнишка в красной майке и, деловито доставая из-за пазухи плоские стручки молодого зеленого гороха, вылущивал из них сладкие горошины и отправлял их в рот.
У Федоса слюнки потекли.
— А ну, подвинься! — скомандовал ему Сергей. — Садись, Федос!
— На окно? Зачем же? На скамейке-то лучше…
— Я всегда отсюда кино смотрю. В зал лучше не суйся: народу набьется знаешь сколько! Обязательно турнут. Скажут: «Молодой, ноги здоровые, постоять можешь». Да на окне и лучше: шею вытягивать не надо — и так все видно. А надоело — раз! — и во дворе. — Сергей ловко крутнулся, перебросил ноги за окно и весело поболтал ими в воздухе. — Чем не дверь, чих на нее?
Уселись.
— Петь, дай нам стручков!
— Не дам! Свои иметь надо. — Рыжеволосый отвернулся.
— Ну, погоди, барсук скупой! Созреют у нас яблоки — хоть наизнанку вывернись, хоть землю ешь — ни одного не получишь!
Рыжий задумался. Спустя минуту достал из кармана и дал Сергею и Федосу по полной горсти стручков. Федосу почему-то не хотелось брать угощение, но молодой горох такой сочный, такой вкусный!..
И вот все трое дружно наслаждаются деревенским лакомством, а вылущенные стручки так же дружно вышвыривают через плечо, за окно.
Клубный зал постепенно наполняется людьми. Становится тесно, душно, шумно.
За окнами стемнело, а в клубе светло: горят большие яркие люстры.
На сцену поднялся высокий стройный мужчина, подошел к столу, громко объявил о начале вечера.
— Председатель колхоза. Николай Захарович, — шепнул на ухо Федосу Сергей.
Председатель начал рассказывать о том, как проходила сеноуборка в колхозе, как работала каждая бригада. Федос слушал невнимательно: крутился, искал глазами Марылю, дядю Петруся, Лену. И никого не мог отыскать. Но вдруг до него донеслось:
