Красный Ярда - [51]

Но увы! Русские в самом деле перешли в наступление. Рота Лукаша потеряла половину солдат. 23 сентября командир посадил Гашека за телефон, и мечты о Праге сменились скромным желанием — хотя бы выжить в этом аду. Возле его окопа рвались чужие и свои снаряды. Телефон непрерывно звонил, а из-за канонады Гашек не мог ничего разобрать.

— Черти! Перестаньте стрелять! — кричал он в трубку неизвестно кому. — Я ничего не слышу!

На рассвете в окоп ворвался ординарец батальонного командира, вручил Гашеку отпускное удостоверение и выбежал. Гашек не успел взглянуть на бумажку — в наушниках прохрипел голос Лукаша:

— Всем отходить!

Гашек не спеша переобулся. Он решил не догонять товарищей. Желая задержать их, он высунулся из окопа и крикнул им вдогонку:

— Без паники! Стоять насмерть! Ни шагу назад!

Зазвонил телефон. Гашек взял трубку.

— Алло! Нет ли поблизости Гашека и Страшлипки? — спросил Лукаш, уверенный, что телефонист уже не выберется из траншей и не догонит товарищей. — Не забудь прислать нам весточку из России!

— Поцелуй меня в задницу! — крикнул Гашек в ответ.

Не успел он закрыть рот, как над головой у него раздался грубый зычный голос:

— А ну, вылезай, австрийская сволочь!

Гашек выкарабкался из траншеи и пополз на животе. Миновав зону обстрела, русский солдат выпрямился. То же сделал и писатель. Они шли на восток. Гашек обернулся и увидел сзади Страшлипку с рюкзаком и собачкой Лукаша.

Ефрейтор повернулся на запад, в сторону Австро-Венгрии и погрозил кулаком:

— Ну, подожди, Австрия, я еще рассчитаюсь с тобой!

Страшлипка тоже погрозил Австрии.

Обоих однополчан присоединили к колонне пленных и повели по пыльной дороге. В сумерках добрели до разрушенной риги. Конвоиры велели располагаться на ночлег. Пленные быстро оккупировали ригу и заснули.

Гашеку не спалось. Через огромную дыру в стене он видел, что конвоиры разожгли костер, пекут в нем картошку. Наевшись, они закурили в ожидании чая. Этого Гашек уже не мог вынести. Он не курил целые сутки — потерял трубку, когда полз из окопа за русским солдатом. Гашек кое-как выбрался из риги и приблизился к огню. Конвоиры спокойно смотрели на него. Видимо, после ужина они подобрели. Гашек ласково и виновато взглянул на них, присел поближе к костру и, увидав в золе картошку, вынул ее.

— Это кто же тебе позволил картошку-то хватать? — сердито спросил бородатый конвоир.

— Я сам себе позволил. Разве картошку сажали для тебя одного? — спокойно ответил Гашек по-русски.

От удивления бородач выронил картошку, которую только что обмакнул в соль:

— Ты умеешь по-нашему балакать?

— Умею, — скромно ответил Гашек и, почувствовав, что заработать себе ужин можно лишь красноречием, сказал: — Я — чех. Чехи и русские — славяне, братья. Русский язык мне тоже родной.

Не переставая говорить, Гашек облупил еще одну картошку, ткнул ее в соль, насыпанную на холщовой тряпочке, и с наслаждением откусил.

— Кто ты? — спросил его молоденький солдат.

— Я? Потомок знаменитого донского атамана Степана Разина, — соврал Гашек. — Моя мать происходит от той самой персидской княжны, о которой вы поете прекрасную песню.

Конвоиры недоверчиво переглянулись.

— Та персидская княжна действительно была наложницей атамана, — продолжал Гашек. — Но в песне не все рассказывается о ней. Когда Стенька Разин бросал княжну за борт, он не знал, что она умеет плавать под водой и что она ждет ребенка. Кроме того, струги плыли вверх по Волге, а княжна поплыла по течению. Она выбралась на берег, а тут как раз проезжал боярин, который по приказу царя ловил Стеньку. Княжна полюбилась ему, он женился на ней, и у нее родился сын, да только был он не от боярина, а от самого Разина. Теперь вы поняли, кто я такой?

Конвоиры молчали.

— А теперь не грех дать мне и табачку, — добавил Гашек.

Потомку донского атамана не посмели отказать: мигом нашелся для него и табак, и кусочек газеты. Глядя, как Гашек неумелыми пальцами скручивает цигарку, бородач расхохотался:

— Ну и здоров ты, парень, врать, да все по-нашему! За такое махры не жаль. Из образованных?

Гашек кивнул. Говорили о том, о сем. Гашек по мере сил поддерживал беседу. Тихое сидение у костра было прервано возгласом молодого конвоира:

— Смирно!

К риге приблизился конный есаул. Он осадил лошадь и, не сходя с нее, принял рапорт. Увидев у костра пленного, есаул хотел было сделать выговор солдатам, но австрияк показался ему знакомым.

Гашек узнал в есауле русского студента Торговой академии и завсегдатая «Коровника».

— Костя, тебе кланяется пан Звержина! — сказал он.

Есаул мигом спешился:

— Ярда! Вождь Партии умеренного прогресса! Вот не думал, не гадал, что встретимся врагами!

— Мы — не враги. Нас немцы столкнули лбами.

Есаул не стал спорить с Гашеком и спросил:

— Жрать хочешь?

— Как собака!

Остаток ночи пролетел за самоваром и приятной беседой. Оба вспоминали довоенную Прагу, ресторацию пана Звержины. Конвоиры с уважением смотрели на пленного, которого знал сам начальник. Видимо, он и вправду был важная птица.

По приказу есаула солдаты отыскали для Гашека трофейную трубку с надписью «Боже, покарай Англию!», и Гашек с наслаждением закурил. На рассвете они простились: есаул вскочил на коня, а Гашек поплелся в колонне пленных.