Красный вагон - [29]
Они передохнули немножко и пошли снова.
Вторая площадка, третья, четвертая...
На этой четвертой, предпоследней площадке и началось самое неприятное и самое неожиданное.
Ливни, которые не переставая шумели всю весну, размыли гору, и теперь над пропастью тянулся лишь узенький ненадежный карниз.
Лука и Георгий Лукич молча посмотрели на этот карниз и полезли в карман за папиросами.
Закурил и Сережа Ежиков.
Поперхнулся дымом с первой же затяжки и сердито швырнул папиросу в пропасть.
— Тебе, Сережа, надо табак жевать, — сказала Зина-Зинуля,— или в ноздри, как чиновники, закладывать.
Но никто не принял этой шутки.
Положение и в самом деле было серьезное. Шли-шли, и теперь пожалуйста — поворачивай назад.
Глеб подошел к обрыву, измерил взглядом расстояние до последней площадки.
Если бы не так высоко, можно попробовать...
Ходил же он по лиственнице. И еще как ходил! Колька Пухов, наверное, и до сих пор вспоминает...
Но тогда все это было для смеха, для фокуса-мокуса, а тут... тут дело совсем иное.
Глеб подошел еще ближе, попробовал ногой карниз.
— Ты куда? — вскрикнул Лука.
Но было уже поздно. Расставив руки, прижимаясь к гранитной стене, Глеб медленно пошел по карнизу.
Один шаг, второй, третий...
И вдруг камень, который Глеб нащупал ногой, качнулся и с грохотом полетел вниз.
В душе Глеба что-то оборвалось.
Он стоял, прижавшись к стене, и всем своим телом чувствовал черную, страшную глубину пропасти.
Еще минута, еще несколько секунд, и он сорвется и полетит с карниза. Неужели он может умереть?
Он умрет, а все остальные останутся: и Лука, и Варя, и Колька Пухов, и даже зловредный и никому не нужный козел Алушкина Филька...
Нет, Глеб умирать совершенно не хотел!
Он постоял еще немного и, собравшись с силами, снова пошел по карнизу — медленно, не сгибая ног в коленях, ощупывая сапогом каждый камешек и каждую впадину.
До площадки оставалось всего несколько коротких шагов. Но Глеб уже не мог идти, как прежде. В душе у него все клокотало от нетерпения и предчувствия скорой победы. Он на секунду оторвал руки от стены и прыгнул вперед.
— Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!
А дальше было уже совсем просто.
Глеб поднялся вверх, свернул направо и очутился на большой, припорошенной снегом площадке.
— Бросайте веревку! — крикнул он. — Сейчас я вас вытащу.
Лука грозил ему в ответ кулаком:
— Я тебе покажу фокусы-мокусы! Я тебе сейчас покажу!
Но Лука все-таки бросил Глебу длинную, прочную веревку.
Глеб привязал ее к ножке приземистого шиповника, попробовал — выдержит ли, и опустил другой конец стоящим внизу.
Скоро все поднялись на площадку.
Будто на ладони, лежали перед ними озаренные неярким солнцем горы.
Во весь свой рост подымались над холмистой цепью Три Монаха.
Два монаха были одеты будто старики нищие в серые, заплатанные разноцветными лоскутами подрясники и старые, потертые скуфейки. Они стояли рядом, хмурые, недовольные, и что-то шептали друг другу.
Третий монах — высокий и стройный, как юноша, гордо смотрел на своих товарищей из-под белой снежной шапки и, казалось, говорил.
«Нет, святая братия, мне с вами не по пути, у меня другая дорога».
Давно, еще в лесном поселке, слышал Глеб легенду про Трех Монахов.
Два старых и один молодой монах жили в горах. Днем эти святые бухали господу богу поклоны, а ночью, когда все утихало вокруг, пили водку и заедали курятиной, которую приносили им крестьяне.
Молодому монаху надоело бить поклоны и обманывать людей. Встал он на заре и решил уйти к людям — пахать землю, рубить лес и вообще жить, как все.
Но чуток старческий сон. Проснулись монахи и тотчас смекнули, в чем дело.
«Убьем!» — сказал один монах.
«Убьем!» — как эхо, повторил другой.
Старые разбойники не успели совершить свое черное дело. Горы разверзлись, и почти у самых ног монахов забурлила, заклокотала широкая быстрая река.
С тех пор и разделяет монахов горная река. Старые угрюмые монахи стоят на одном берегу, а молодой и непокорный — на другом.
Глеб посмотрел из-под ладони на Трех Монахов.
Когда-то, очень давно, тут и в самом деле бушевала горная река. Сейчас берега ее осыпались, меж гольцов пробивались трава и невысокие, в руку толщиной березки.
Лучшего места для железной дороги не найти. Не надо ни тоннелей, ни просек. Все тут давным-давно готово...
Глебу снова захотелось крикнуть «ура». Он уже открыл было рот и набрал в грудь побольше воздуха, но тут посмотрел на Георгия Лукича и передумал.
Мрачное, холодное выражение застыло на лице Вариного отца.
Георгий Лукич повернулся к Луке и сказал:
— Пойдемте! Я им теперь покажу точку с запятой, я им покажу сердечный привет!
Глава пятнадцатая
Глеб страшно устал после похода. Но все-таки он не лег спать, а пошел к Варе. Надо же рассказать Варе. Что ни говори, а Варя друг...
Варя слушала Глеба раскрыв рот.
В больших круглых глазах ее попеременно отражались и радость, и удивление, и тот страх, который еще совсем недавно испытал Глеб, когда пробирался по горному карнизу.
В последнее время Варя относилась к Глебу совсем не так, как раньше.
Глеб не мог понять, в чем тут дело. Он долго и придирчиво рассматривал себя в потускневшем зеркальце Луки, но, к своему огорчению, особых перемен не заметил.
