Красный сфинкс - [23]

Свои взгляды на современное искусство В. Я. Брюсов высказал в лекции «Ключи тайн», прочитанной в 1903 году. «Искусство есть постижение мира иными не рассудочными путями. Искусство – то, что в других областях мы называем откровением. Создания искусства – это приотворенные двери в Вечность. Изучение, основанное на показаниях наших внешних чувств, дает нам лишь приблизительное знание. Наше сознание обманывает нас. Наука лишь вносит порядок в хаос ложных представлений и размещает их по рангам. Но мы не замкнуты в этой „голубой тюрьме“, пользуясь образом Фета. Из нее есть выходы на волю, есть просветы. Эти просветы – те мгновения экстаза, которые дают иные постижения мировых явлений, глубже проникающие за их внешнюю кору, в их сердцевину. Истинная задача искусства и состоит в том, чтобы запечатлеть эти мгновения прозрения вдохновения. Искусство начинается в тот миг, когда художник пытается уяснить самому себе свои темные тайные чувствования. Где нет этого уяснения, нет художественного творчества. Искусство только там, где дерзновение за грань, где порывание за пределы познаваемого в жажде зачерпнуть хоть каплю „стихии чуждой, запредельной“. История нового искусства есть прежде всего история его освобождения. Романтизм, реализм и символизм – это три стадии борьбы художников за свободу. Ныне искусство, наконец, свободно. Теперь оно сознательно предается своему высшему и единственному назначению: быть познанием мира вне рассудочных форм, вне мышления по причинности…»

Выбрав литературу, Брюсов никогда не забывал о науке.

Отсюда, а не только от книг Жюля Верна, его неизбывный интерес к фантастике.

В 1904 году он написал драму «Земля», в которой впервые нарисовал ужасные сцены будущих времен – сцены вырождения и смерти всего человечества. Жители гигантского города в своих замкнутых галереях, освещенных искусственным светом и продуваемых только воздухом, приготовленном машинами, давным-давно оторваны от природы. Единственный выход у них – «гордая смерть» – коллективное самоубийство, чем, собственно, драма и завершается.

В том же году Брюсов начал работу над своим лучшим романом – «Огненный ангел», который мы смело можем отнести к фантастике. «В сущности говоря, – писал сам Брюсов, – все исторические романы носят в себе элемент фантастический». – «Даже среди залпов казаков, между двумя прогулками по неосвещенным и забаррикадированным улицам, – в октябре 1905 года писал он Г. Чулкову, – я продолжал работать над своим романом. И как-то хорошо работалось (тем более, что в начальных главах пришлось изображать религиозно-революционное движение в Германии 1535 года). Теперь надо думать, куда пристроить это мое дитя трехлетней работы…»

Место для романа нашлось в журнале «Весы», а затем в книгоиздательстве «Скорпион». Вышел он под заголовком, передающим не только его содержание, но и настроение: «Огненный ангел, или Правдивая повесть, в которой рассказывается о Дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, астрологией, гоетейей и некромантией, о суде над оной девушкой под председательством его преподобия архиепископа Трирского, а также о встречах и беседах с рыцарем и трижды доктором Агриппою из Неттесгейма и доктором Фаустом, написанная очевидцем».

Как ни странно, все эти страшные и необыкновенные события во многом отразили вполне реальные переживания. В нашумевшем в то время любовном треугольнике – Андрей Белый, писательница Нина Петровская и сам Брюсов, – поэт стоял во главе может самого острого угла. «Вспомните образ „ведьмы“ Ренаты из романа „Огненный ангел“, – указывал Белый, – там дан натуралистически написанный с нее (Петровской. – Г. П.) портрет, он писался два года, в эпоху горестной путаницы между нею, Брюсовым и мною; обстание романа – быт старого Кельна, полный суеверий, скрупулезно изученный Брюсовым, – точно отчет о бредах Н., точно диссертация, написанная на тему об ее нервном заболевании. «Н., бросьте же: вам все это снится, не мучайте себя», – говоришь ей бывало. – «Нет, нет, я видела из мглы, – и рука показывает на темный угол портьеры; что «видела» – не важно; она жила в снах средь бела дня…»

«В такой же неприветливой комнате, как моя, – рассказывает герой „Огненного ангела“, – тоже озаренной достаточно ясно месячным сиянием, стояла, в потрясающем страхе, распластанная у стены женщина, полураздетая, с распущенными волосами. Никакого другого человека здесь не было, потому что все углы были освещены отчетливо и тени, лежащие на полу, резки и ясны; но она, словно кто наступал на нее, простирала вперед руки, закрывая себя. И в этом движении было что-то до крайности устрашающее, ибо нельзя было не понять, что ей угрожает невидимый призрак. Заметив меня, женщина вдруг, с новым вскриком, кинулась мне навстречу, опустилась на колени, охватила меня судорожно и сказала мне, задыхаясь: „Наконец, это ты, Рупрехт! У меня нет более сил!“ Никогда до того дня не встречались мы с Ренатой, и она видела меня столь же в первый раз, как я ее, и, однако, она назвала меня по имени так просто, как если бы мы были друзьями с детских лет…»