Красный сфинкс - [19]

Совершенно замечательна в повести вставная новелла – о похождениях Рыбаренко в Италии. Она полна ужаса и романтики. Мы узнаем о том, как Рыбаренко, «малороссиянин и из хорошей фамилии», обручается с портретом, видит таинственные сны, попадает в «нечистый» дом, куда уже много лет не входил ни один крещенный, встречается с призраками. Правда, и Руневский в самом обыкновенном селе Березовая Роща переживает не менее поразительные приключения. «Еще издали виден был там большой каменный дом, выстроенный по-старинному и осененный высокими липами, главным украшением пространного сада…» И далее: «Все в доме бригадирши казалось необычайным. Богатое убранство высоких комнат, освещенных сальными свечами; картины итальянской школы, покрытые пылью и паутиной; столы из флорентийского мозаика, на которых валялись недовязанные чулки, ореховая скорлупа и грязные карты, – все это, вместе с простонародными приемами гостей, со старосветскими разговорами хозяйки и с щелканьем Семена Семеновича, составляло самую странную смесь».

«Вот что говорит предание, – узнаем мы из повести. – Дело в том, что дон Пьетро вскоре по возвращении своем из России пропал без вести. Сын его, чтобы прекратить неприятные толки, объявил, что он скоропостижно умер, и велел для формы похоронить пустой гроб. После погребения, пришедши в спальню отца, он увидел на стене картину а ля фреск, которой никогда прежде не знал. То была женщина, играющая на гитаре. Несмотря на красоту лица, в глазах ее было что-то столь неприятное и даже страшное, что он немедленно приказал ее закрасить. Через несколько времени увидели ту же фигуру на другом месте; ее опять закрасили; но не прошло двух дней, как она опять появилась там же, где была в первый раз. Молодой Урджина так был этим поражен, что навсегда покинул свою виллу, приказав сперва заколотить двери и окна…»

В 1895 году, почти через полвека после выхода в свет повести «Упырь», Герберт Джордж Уэллс написал замечательный рассказ «Искушение Харрингея». В нем художник, так же, как герой А. К. Толстого, активно противился нечистой силе. «Харрингей наотмашь ударил кистью по холсту, перечеркнув дьявола крест-накрест, и ткнул кистью в глаз портрету. Глухо прозвучало: „Четыре шедевра!“ (Дьявол торговался с художником, – Г.П.) Слышно было, как дьявол отплевывается. Но теперь преимущество было на стороне Харрингея, и он твердо решил добить дьявола. Быстрыми, уверенными мазками он продолжал закрашивать судорожно подергивающийся холст, пока везде не образовалось однотонное поле блестящей желтовато-эмалевой краски. Еще раз проступил на холсте шевелящийся рот и, прежде чем его заполнили эмалью, успел прохрипеть: «Пять шедев…»

Идеи носятся в воздухе.

Юмор, легкие диалоги, живое настроение, – у А. К. Толстого есть чему поучиться.

«У ног трона, – читаем мы во вставной новелле о золотом грифоне, – протекала прозрачная река, и в ней купалось множество нимф и наяд, одна прекраснее другой. Реку эту, как я узнал после, называли Ладоном. На берегу ее росло очень много тростнику, у которого сидел аббат и играл на свирели. „Это кто такой?“ – спросил я у грифона. – „Это бог Пан“, – отвечал он. – „Зачем же он в сюртуке?“ – спросил я опять. – „Затем, что он принадлежит к духовному состоянию, и ему бы неприлично было ходить голым“. – „Но как же он может сидеть на берегу реки, в которой купаются нимфы?“ – „Это для того, чтобы умервщлять свою плоть; вы видите, что он от них отворачивается“. – „А для чего у него за поясом пистолеты?“ – „Ох, – отвечал с досадою грифон, – вы слишком любопытны; почему я это знаю!“

Множество ужасных тайн открывается читателям в «Упыре».

«Даша подвела Руневского к двери и, отворив ее, сказала: „Посмотрите, вот наши музыканты!“ – Руневский увидел множество несчастных, скованных цепями и объятых огнем. Черные дьяволы с козлиными лицами хлопотливо раздували огонь и барабанили по их головам раскаленными молотками. Вопли, проклятия и стук цепей сливались в один ужасный гул, который Руневский сначала принял за музыку. Увидев его, несчастные жертвы протянули к нему длинные руки и завыли: „К нам! Ступай к нам!“ – „Прочь! Прочь!“ – закричала Даша и повлекла Руневского за собою в темный узкий коридор, в конце которого горела одна только лампа. Он слышал, как в зале все заколыхалось. – „Где он? Где он? – блеяли голоса, – ловите его, ловите его!“ – „За мной, за мной!“ – кричала Даша, и он, запыхаясь, бежал за нею, а позади их множество копыт стучало по коридору. Она отворила боковую дверь и, втащив в нее Руневского, захлопнула за собою. „Теперь мы спасены!“ – сказала Даша и обняла его холодными костяными руками…» И вот тут-то «Руневский увидел, что это не Даша»!

«Писатель, чувствующий в себе искру поэтического таланта, – понимающе писал Н. А. Некрасов, – непременно раздувал бы ее сколько возможно, лелеял бы свой талант, как говорили в старину. Сознавая, что в наше время только поэтический талант, равный Пушкину, мог бы доставить автору и Славу, и Деньги, он (нынешний писатель, – Г.П.) предпочитает распоряжаться иначе: поэтическую искру свою разводит на множество прозаических статей: он пишет повести, рецензии, фельетоны и, получая за них с журналистов хорошие деньги, без сожаления видит, как поэтическая способность его с каждым годом уменьшается…»