Красный сад - [15]

— Ой! — выдохнула Мэри. Это была кукла сестры, которую они вместе сшили несколько недель назад. Эми никогда не расставалась с ней. Мэри отпрянула назад, словно ее ударили. Собака побежала в дальний конец сада.

Ярон поднялся и протянул руку Мэри. Она вдруг почувствовала себе слишком маленькой, чтобы находиться там, где она находилась, в красном саду, темной холодной ночью, с незнакомым мужчиной. Снежинки все еще падали. Ветер должен был усилиться, но в ту минуту все было тихо. Можно было услышать, как собака переходит от сугроба к сугробу.

— Я даже не знаю, — тихо проговорила Мэри. Она не вполне понимала, что хочет сказать этими словами. То ли не знает, в состоянии ли она идти и смотреть дальше. То ли не знает, что ей думать и чувствовать.

— Ты и не должна ничего знать, — успокоил ее Ярон. — Собака сама все знает. Нам нужно просто идти за ней.

Мэри взяла Ярона за руку, и он помог ей подняться.

— Откуда вы? — спросила Мэри, когда они пробирались между сугробами.

— Из Виргинии. Держим путь на запад.

В этом конце сада снежные заносы были даже выше, поэтому Ярон вел Мэри за руку, прокладывая путь. Его прикосновение было таким горячим, что обжигало. Они подошли к самому старому яблоневому дереву в Блэкуэлле. Оно единственное покрылось цветами, несмотря на погоду.

— Эмми любила играть тут, — проговорила Мэри. И замолчала. Ей не понравилось, как она сказала это — словно уже знает то, что знать нельзя.

Ярон протянул руку, отломил замерзшую веточку яблоневого дерева и положил ее в карман.

— Посажу там, куда мы приедем, — пояснил он. — Для своей лошади.

Собака подбежала и ткнулась Ярону в ноги. Ярон наклонился, чтобы погладить ее, но она уже бежала назад. Они долго-долго шли за Бирди, миновали болотистый пустырь, которым никто не интересовался, потому что он ни на что не годился: ни под пастбище, ни под пахоту. Обычно в это время сюда доносился шум Угорьной реки, но во время бури почти вся река затянулась пленкой льда. Так что было тихо.

Мэри прибилась поближе к Ярону. Ему было года двадцать два — двадцать три, он был человеком издалека, а Мэри не бывала дальше Ленокса. Она редко покидала Блэкуэлл, если не считать случаев, когда отец брал ее в поход на гору Хайтоп понаблюдать за насекомыми, поизучать папоротники, поисследовать помет диких животных, чтобы понять, чем они питаются. Мэри чувствовала себя странником на чужбине, человеком, о которых пастор говорит в своих проповедях, который забрел далеко-далеко от дома.

Собака, поскуливая, бегала туда-сюда по берегу реки. Потом остановилась как вкопанная. Мэри хотела пойти с Яроном, но тот остановил ее.

— Сначала я, — сказал он.

Мэри, которая обычно не боялась темноты, почувствовала, что сейчас ей страшно. Она смотрела, как Ярон наклонился к своей собаке. Он погладил колли и что-то сказал ей ласковым голосом. Мэри хотелось знать, что он говорит, хотелось стоять на коленях рядом с ним. Ярон встал с колен и бросил взгляд назад, его взгляд напугал Мэри. Потом он прыгнул в реку.

Она стояла потрясенная его исчезновением подо льдом. Мэри сделала судорожный вдох, словно ей не хватало воздуха, хотя это не она погрузилась под лед. Она чувствовала, что ее сердце останавливается. Собака бегала взад-вперед, лаяла вне себя из-за исчезновения хозяина. Мэри постояла несколько мгновений, а потом побежала к реке. Все происходило очень быстро — так стремительно мчатся во время грозы облака, так стремительно падают во время урагана снежные хлопья. Ярон исчез, обломки льда вращались вокруг полыньи, пробитой им.

Мэри стояла на самой кромке берега, ее ботинки промокли. Она ступила дальше, зашла по колено в воду. Холод пронизывал ее до костей. Ноги стали увязать глубже. Ей показалось, что подо льдом она видит большую синюю рыбу. Эта рыба была как рыба из сна, которую невозможно поймать. Потом мелькнула тень, лед раскололся. На поверхности показался Ярон, а в руках он держал рыбу — Эми, с которой стекала вода.

Они стояли рядом на прибрежной отмели, между ними было мокрое тело девочки. Они быстро и горячо дышали, Мэри плакала, а Ярон пытался ее утешить. Собака успокоилась, присела на задние лапы и не спускала глаз с ребенка, которого ей поручили отыскать. Платье Эми заледенело, и она стала тяжелой, как глыба льда. Они положили ее на берегу. Мэри прижалась своим телом к телу сестры и дышала в крошечный холодный рот сестры. Она читала, что иногда таким образом мертвых можно оживить. Но это не помогло.

— Я нашел ее. Они подумают, что это сделал я.

— Нет!

Снег был необычно ярким. Эми светилась и походила на звезду, упавшую с неба.

Ярон покачал головой. Его темные волосы были мокрыми.

— Они всегда думают на нас.

Одежда на нем тоже замерзла, в волосах появился снег. Мэри вспомнила, что она почувствовала, когда он исчез под водой. Она вспомнила выражение его глаз перед тем, как он прыгнул в реку. Она ощутила в душе что-то непонятное, когда Ярон наклонился и нежным движением закрыл глаза ее сестры.

Утром поисковый отряд нашел на берегу Угорьной реки тело девочки в синем платье. За ночь выпал толстый слой снега, он хрустел под ногами. Эрнеста Старра пришлось удерживать силой. От горя он потерял рассудок. Кричал, что никогда не расстанется с Эми. Клялся, что сохранит ее тело с помощью соли или спирта, что его девочка всегда будет с ним, но Ребекка и слышать об этом не хотела. Она велела, чтобы дочь похоронили на кладбище за городом, а заупокойную службу отслужили под деревом, которое одно смогло зацвести в то холодное лето, под деревом, которое называли Деревом жизни, и вполне справедливо называли, потому что его плоды спасли людей от голодной смерти. Ребекка Старр потребовала открыть гроб — она хотела снять с дочери туфли, чтобы Эми могла войти в Царство Божие босиком. Никто не посмел возражать Ребекке. Ей позволили сделать все, как она хотела. В один день она потеряла двух дочерей. Дело в том, что Мэри исчезла. Никто не решился спросить у Ребекки, откуда у нее на крыльце взялся щенок, которого видели у торговцев лошадьми. Каждый день она ходила с колли гулять вдоль реки и на луг, где борозды оставались даже следующим летом, которое выдалось теплым, безоблачным и ясным.