Красный орел. Герой гражданской войны Филипп Акулов - [4]

В установлении Советской власти в селе Протас принимал самое активное участие.

И Худяков и Шелементьев нравились Филиппу, было в судьбе всех троих что-то общее…

Неожиданно для себя Акулов оказался избранным в волостной Совет. Крестьяне по предложению большевистской ячейки выбрали его вначале народным судьей, а потом и председателем Шутинского волсовета.

В Совет вошли также Худяков и Шелементьев. Один возглавил земельный отдел, а другой — работу с беднотой.

Избрание Акулова на эти должности было свидетельством глубокого уважения к герою и кавалеру Георгиевских крестов. Даже кулаки первое время признавали Филиппа, ибо видели в нем человека заслуженного, получившего награды от самого царя. Решал он спорные вопросы между старыми и новыми порядками, утверждал Советскую власть. Решал, как надо, переделывать после него волсовету не приходилось. Не терпел никакой бумажной волокиты. Выслушает, уставившись круглыми глазами на человека, будто насквозь его видит, скажет свое решение, словно ножом отрежет.

Однажды перед пахотой волсовет начал перераспределять землю, отнимать у богачей излишки и передавать бедноте. Кулаки пытались сохранить землю, уговаривали Филиппа, угрожали. Потом поняли: бесполезно, враг он им. За Советскую власть Акулов стоял твердо. И хотя политические убеждения его сложились позднее, он сразу же показал себя искренним защитником интересов трудовых крестьян.

Классовое чутье помогло ему выбрать правильный путь. Став на сторону Советской власти, Акулов остался верен ей до конца. Такой уж был у него характер: если что делать, то делать решительно и бесповоротно. Очень помогла Филиппу работа с большевиками в волсовете. Себя Филипп не считал большевиком, но на всех заседаниях ячейки присутствовал. Несколько раз ездил на съезды председателей волсоветов в уездный центр Камышлов, где большевистское руководство ставило задачи укрепления Советской власти. Эти задачи он практически осуществлял у себя в волости, опираясь на большевистскую ячейку, которая полностью ему доверяла, видела в нем волевого, энергичного председателя.

В конце мая 1918 года против Советов поднялся чехословацкий корпус, следовавший на родину через Сибирь. Появились белые отряды. В июне вся Сибирь оказалась в руках врага.

Мятеж белочехов — как береста в куче сухих дров. Полыхнули кулацкие мятежи по селам.

В Шутинском был создан отряд по борьбе с мятежниками. Командиром хотели было назначить Филиппа, но он отказался:

— Пусть Шелементьев командует. У меня еще рана не зажила, вон осколки из ноги выходят.

По предложению большевистской ячейки крестьяне выбрали Акулова волостным военным комиссаром.

Обстановка требовала незамедлительного отпора врагу.

За короткое время в волости образовалось несколько добровольческих партизанских отрядов и дружин. Большой отряд Шелементьева вобрал в себя малочисленные отряды и стал называться объединенным. Всей работой по созданию добровольческих отрядов и мобилизацией крестьян в Красную Армию руководил Акулов. Военное дело он знал, авторитет его как человека военного был большим.

С приближением белочехов становилось все более неспокойно в окружающих селах, особенно в сторону Тамакуля, богатого кулацкого села, где столкнулись силы белых, движущихся из Шадринска, и красных, направленных из Камышлова и Катайска. Часть кулацких сынков из Шутинского подалась под Шадринск…

В это напряженное время и вызвали Акулова в Катайск. Татьяне, своей жене, он сказал, что едет ненадолго, наскоро простился. А вернуться домой ему пришлось только после окончания гражданской войны.

Явился Акулов к Подпорину в тот же день.

— Кто звал? — с достоинством, прищуря глаза, спросил он. За этим вопросом стояло: Шутинское — волость, Катайск — тоже волость, кто мог вызывать Шутинского волостного комиссара?

Предстал перед Подпориным в гимнастерке, темных шароварах, ярко начищенных хромовых сапогах и мягкой фетровой шляпе.

«Вырядился!» — раздраженно подумал Подпорин. Он, не торопясь, чистил о рукав гимнастерки медное колечко трубки, набивал ее табаком. Из-под косматых бровей искоса оглядывал Акулова.

Строго спросил:

— Чин в армии?

— Поручик.

— Как относишься к платформе Советской власти?

Акулов сидел на стуле против Подпорина, так и не сняв шляпы, покачивал носком сапога, курил замызганную трубку. В глазах у него застыло разудалое озорство. На миг сверкнул в них огонек, и сразу переменилось узкое лицо, построжало.

— Ты меня не испытывай! Я не перед попом на исповеди! И за отношение к Советской власти не бойся…

— Вот что, Филипп Егорович, — проговорил Подпорин. — Я напрямик хочу…

Акулов перебил:

— Я тоже напрямик: тебе офицер нужен?

Встретились два острых пронзительных взгляда — один холодный и спокойный, другой — нетерпеливый, придирчивый.

— …и помощник, командир Красной Армии, — с силой закончил Подпорин.

— Ну, это другое дело, — хрипло рассмеялся Акулов. — Я думал — только офицер.

Дрогнули тонкие ноздри его хищного носа.

— Доверишь? — напряженно спросил Акулов, убрав под стул хромовый сапог и подавшись вперед.

Острые и властные глаза его впились в Подпорина. Во всех чертах лица — собранность, решительность. Похоже, в любой момент сорвется с места, крикнет команду или еще что-нибудь решительное, как приказ. Он весь тут — без раздумий, колебаний, сомнений и долгих рассуждений. Про таких говорят: грудь в крестах или голова в кустах.