Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - [149]

Уэйн говорил, что, услышав, как красные подшучивают над религиозностью консультанта — полковника Джорджа Кларка, реального героя битвы за Батаан, — он взял быка за рога, поинтересовавшись у Дмитрика, коммунист ли он. Дмитрик соврал, что нет, но уточнил: «Если американские народные массы захотят коммунизма, это пойдет во благо нашей стране».

Что ж, понятно: слово «массы» не используются в западных странах, и я точно узнал, что он коммунист. Но надо было делать фильм, и я занялся своей работой. — Уэйн.

Странно, но сам Дмитрик утверждал, что Уэйн не догадывался о его партийности.

Он был забавным парнем, конкретно вкалывал. Мы хорошо ладили и даже вели совместные дела через одного бизнес-менеджера.

О’кей, Дмитрик — предатель, верить ему нельзя. Барцман — другое дело, ему врать незачем. О его партийности Уэйн, надо полагать, был осведомлен. Иначе бы, когда их знакомили, не произнес: «Для друзей я — Герцог. (Пауза.) Ну, и для тех, с кем работаю, тоже».

Когда Барцман заметил, что Уэйну не стоит прохаживаться насчет Красной армии, без которой Америка проиграла бы войну, актер напомнил о пакте:

Я ничего не имею против русского народа, я против коммунистов. Я тебе скажу: когда война кончится, сталинское коммунистическое государство будет величайшей угрозой для нас.

Барцман парировал: из-за таких речей и начинаются войны. «Русские будут нашими друзьями».

Последнее слово, по версии Уэйна, осталось за ним: «Вашими друзьями» (не избежать неуместных ассоциаций с тостом Кадочникова в «Подвиге разведчика»: «За нашу победу!»).

По словам Нормы Барцман, ее муж и Уэйн подружились. Хлопая Бена по плечу, Уэйн называл его «чертовым коммунистом», а Барцман ласково аттестовал друга «фашистом».

Уэйн изводил Бена: «Знаешь, сколько мне стоит каждая сигарета по вине вашего человека в Белом доме? Два доллара штука». — Норма Барцман.

Когнитивный диссонанс объясним просто. Уэйн, который в 1930-х, по словам Генри Фонда, про политику вообще ничего сказать не мог, слишком убедительно вошел в образ рыцаря антикоммунизма. Но соответствовать образу в жизни, а не на экране, мешало одно: во время войны богатырь Уэйн, как ни старался, так и не попал не то что на фронт, но даже в армию. Даже в бейсбольный взвод, как Рейган, не попал. Обстоятельства постоянно складывались как-то кособоко. Дикий Билл уже принял Уэйна в УСС, но генеральское письмо по ошибке ушло на адрес бывшей жены актера, а та из вредности его утаила. Тем временем даже ненавистный очкарик, коммунист-сибарит Трамбо устроился военкором на Тихоокеанский фронт.

Всему можно найти гениально простое оправдание: Уэйна никто не видел на фронте лишь потому, что невидим был сам его фронт. Из окружения Уэйна разлетится леденящая история. В Нью-Йорке в 1949-м Сергей Герасимов узнал и тут же доложил Сталину о страстном антикоммунизме Уэйна. Сталин очень огорчился (ведь Уэйн — его любимый актер) и снарядил в Голливуд убийц.

ФБР предупредило Уэйна о приезде киллеров, но от его защиты актер отказался: «Я сам». Так ответил бы доброхотам Ринго Кид («Дилижанс»), предложи они помочь в схватке с тремя убийцами. Не сказав ни слова семье, Уэйн перебрался в дом за крепостной стеной и призвал верных каскадеров во главе с легендарным Якимой Кануттом. Уэйн, бывало, врывался с этими парнями на коммунистические собрания (только сами коммунисты об этом не знали): в одной потасовке Якима уже спас ему жизнь.

Сценарист Джеймс Грант разработал сценарий урока, который предстояло преподать чекистам. Трюкачи захватили их без единого выстрела, побили и вывезли в глухое место, где инсценировали казнь. Затем во всем своем великолепии перед заикающимися от страха убийцами явился Герцог и, удостоверившись, что они «больше не будут», приказал тварям убираться восвояси. Но те взмолились: смилуйтесь, дяденька, лучше жизнь на каторге, чем смерть на Лубянке. Уэйн сжалился: оба чекиста получили убежище в США.

Мог ли кто-то подтвердить достоверность этой баллады? Конечно: сам Хрущев. Он в 1958-м сказал Уэйну, что, придя к власти, отменил приказ безумца Сталина. Ведь Уэйн был любимцем и Хрущева тоже. Да и сам Герасимов проговорился Сергею Бондарчуку, тот — Орсону Уэллсу: спросите у Уэллса, а Уэллс, как известно, подтвердит, что угодно.

Уэйн внушал красным такую ненависть, что одним покушением дело не ограничилось. В 1953-м, на съемках вестерна «Хондо» его пытались убить мексиканские коммунисты. Поскольку Сталин уже умер, Уэйн напутствовал схваченных каскадерами убийц: «Если вы так любите своего ненаглядного Сталина, отправляйтесь к нему».

Когда в 1966-м Уэйн выступал перед солдатами во Вьетнаме, в него стрелял снайпер. Даже несколько снайперов. Одного поймали, и он признался, что награду за голову Уэйна назначил лично Мао. Наверное, Герцог был и его любимым актером тоже.

* * *

Я ничего не знаю о черных списках красных, зато очень многое — о черных списках консерваторов, составленных красными. ‹…› Я не знаю ни одного левого, который пострадал бы из-за своих взглядов. И наоборот, не знаю ни одного сторонника капитализма, которому не пришлось бы так или иначе заплатить за свои убеждения. ‹…› Это слишком отвратительная и грязная тема, чтобы говорить о ней, и перед вами одна из жертв. ‹…›