Красный Лондон - [6]

— Этот дом, наверно, проклят! — с отвращением произнесла Арадия.

— Так и есть, — заверил ее Керр, допивая со дна остатки пива и открывая новую банку, — проклят с тех пор, как сюда попала бомба во время воздушного налета в 1942 году. Однако стоит до сих пор, потому что у совета руки никак не дойдут дать ордер на снос. Но на ремонт денег больше не тратят.

— Елки-палки, я снимаю угол в гораздо лучшем районе, плачу четыре с половиной фунта в неделю за целый дом. Места там полно, со мной живут две подруги. Твой кооператив на тебе только так наживается.

— Да, денег они гребут прилично.

— И тебя не волнует, что тебя грабят?

— Ни капельки. Мы буддисты, на эти деньги существует наш орден.

— Но нелегальные доходы? Ведь если кооператив зарегистрирован как благотворительная организация, предполагается, что доходов он с этого не имеет.

— Ну, обойти правила несложно, — заявил Вэйн, — кооператив нанимает членов нашего ордена на разную халтурку. Рабочие получают на порядок выше установленных ставок, а потом, по уставу, отдают девяносто процентов своего заработка Тевтонскому Ордену Буддистской Молодежи.

— Много про вас слышала, — удивленно присвистнула Арадия, — в газетах писали, что вы буддистский аналог Церкви Муны.

— Только не говори, что ты веришь всему, что пишут в газетах! — возмутился Керр.

— Проехали, — кивнула Арадия.

— Кстати! — воскликнул Вэйн. — У меня тут фантастическая кровать, я сам смастерил! Хочешь заценить?

Предметом мебели кровать Керра можно было назвать с большой натяжкой. Ее сделали из нескольких досок разной длины, которые, прежде чем заделаться плотником-любителем, Вэйн поленился зашкурить, а потом сколотил под совершенно немыслимыми углами. Хотя сооружение отличалось устойчивостью, на первый взгляд казалось, что попробуй на нее возлечь, как она рухнет в ту же минуту.

— Ты что делаешь? — спросил Керр у раздевающейся Арадии.

— Раздеваюсь. Зачем попусту таращиться на кровать. Ее надо опробовать.

Вэйн не заставил дважды себя звать. В считанные секунды он освободился от футболки и кожаных джинсов. Полюбовался изящной фигуркой прыгающей на койку Арадии, стащил носки и пристроился сзади нее. В том, что произошло потом, не было ничего утонченного. Да и зачем. Оба читали в движениях друг друга не требующее отлагательства желание. Арадия взяла в ладонь набухший символ мужественности Вэйна и направила в свою тайную ложбину.

— Из тебя только так хлещет, — усмехнулся Керр.

— Иди ко мне, солнышко! — простонала Арадия, — сунь мне свой большой и толстый член!

— Ты сука грязная! — сквозь зубы прошипел Вэйн. Он понимал класс ритуального обмена оскорблениями. Посылка и ответ.

— Шалунишка, — хихикнула Арадия и посадила зад на керрову промежность.

Речи смолкли. Вэйн принялся отбивать в топях незамысловатый ритм. Скачка разгоралась по мере того, как сжимались одна за другой мышцы тела, результирующее напряжение разбегалось на положительный и отрицательный полюса полнозаряженного любовного аккумулятора. Партнеров одновременно вскинуло на приливе сексуальной энергии, оба жаждали немедленного удовлетворения. Трах не для неженок. Быстро и по делу.

Как и подразумевало волшебное имя Арадии, она была достаточно чувственна, чтобы ощутить брызнувший в нее любовный сок Вэйна. Он кончил в нахлынувшей волне оргазма. На ней они взлетели до настолько высокой точки, что спуститься оттуда мужчине и женщине одновременно не суждено.

АДОЛЬФ КРАМЕР ЗАКАЗАЛ ПИНТУ Tavern и устроился в темном углу «Руки дубильщика». Удобно расположенный на Ньюингтон-хайстрит паб любили наиболее яркие анархистские элементы из Хэкни. Если хиппово-панко-сквоттерский контингент предпочитал не столь знатные заведения, то члены Федерации Классовой Справедливости и разномастные синдикалисты, бакунинцы и импоссибилисты стекались именно сюда.

Адольф подавил смешок, услышав беседу лидеров Классовой Справедливости. Они обсуждали, следует ли обязать каждого члена их организации ежемесячно распространять установленное количество экземпляров партийной газеты. Итак, скинхед-бригада изо всех сил готовит революцию, а КС до сих пор блуждает в политических дебрях, и издание газеты для них важнее начала социальной войны. В прессе регулярно появлялись заметки, выставлявшие Классовую Справедливость угрозой обществу. Крамера тошнило от этих дурачков. Если Классовая Справедливость добьется успеха, вместо традиционно социально опасного движения от анархизма останутся пустые высокопарные речи да экзерсисы в области саморекламы.

В другой стороне заведения два ситуациониста рассуждали об эстетике подрывной деятельности. Крамер начал было читать их разговор по губам, но вскоре, разгневавшись, оставил это занятие. Эти мудозвоны не догоняют, что создание революционной ситуации есть последняя надежда маргинала. Святая простота не в курсе, что, в то время как леттристский и ситуационистский интернационалы применяют метод политического хэппенинга с целью мобилизовать сторонников ультралевого движения по всей Европе, Лига Имперских Лоялистов пользуется скандалом для распространения реакционной пропаганды. Крамер не находил особой разницы между леттристом, который нарядился священником и объявил на пасхальной службе в Нотр-Даме: «Бог умер», и Остином Бруксом из Лиги Имперских Лоялистов, проникающим на встречи международных структур под видом архиепископа Кипра, чтобы выступить перед попами с декларацией, что ООН готовит «антибританский заговор».