Красный лик - [209]

И в то время как хотя бы пишущий эти строки, примыкавший к системе евразийских идей, во всех своих писаниях отмечал нелепость русского бунта, «бессмысленного и беспощадного», нашлись среди западных евразийцев люди, которые занялись очень соблазнительной и рискованной проблемой:

— Найти смысл у бессмысленного, найти у коммунизма национальные строительные качества.

Эти западные евразийцы, засевшие на парижских асфальтовых бульварах, только на момент получили прекрасное видение далёкого прошлого; они на миг увидали интуитивно прекрасный мираж, скрывшийся за парижскими соборами и дворцами Наполеоновской славы; они отвергли Петра Великого и правдивость эволюции, которую он заповедал России. И очутились у тронов московских современных ханчиков не то в роли митрополита Петра, не то в роли просвещённых конституционалистов-демократов у трона былой империи.

В своём этом сдвиге и угодничестве силам дня сего они из русской истории приняли не её могучий, железный и моральный смысл, ведший к полному примирению с прошлым и отвергавший ненужную революцию, а только бунт, поражённые и соблазнённые парадоксальностью своих воззрений.

Вот почему, вместо того чтобы стать с русским зарубежным обществом и наукой в деятельные, скромные, но плодотворные отношения, они навлекли на себя бурю негодований, защищая то, что защищать весьма трудно, и мешая моральные устремления великого хана Чингиса с лихими разорительными наездами современных социалистических Тамерланов.

* * *

Пишущему эти строки этот вопрос неизвестен точно, но можно предполагать, что между Москвой и штабом западных евразийцев существовали какие-то меркантильные отношения, вроде даже снабжения средствами.

Возможно, это обычная судьба политических авантюр, в которых одна сторона силится обмануть сторону другую, якобы «для пользы дела».

Но, по слухам, дело доходило до того, что кто-то, на манер Шульгина, даже ездил в Россию, где ему показывали, на манер князя Потёмкина, разные усердно работающие кружки «евразийцев». Соответственно с этим в писаниях евразийцев показались такие тирады, которые навлекли на них негодование всего культурного мира.

Очевидно для того, чтобы избыть этой навязчивой и внимательной толпы, нюхом чувствующей, где есть политическое жульство, евразийцы теперь выпустили вместо «Хроники» и вместо академических «Временников» — еженедельник «Евразию», где все статьи транспонировали на столь высокий и отвлечённый тон, что они оказываются просто в своём большинстве явно невразумительными и рассчитанными не на понимание, а на непонимание публики:

— Мы приняли, — говорит передовая в № 8 «Евразии», — русскую революцию как революцию интернациональную, нужную и благую для всего человечества…

Таким образом, получается вольт полностью в 180 градусов…

Вместо основания национального самопонимания и самораскрытия, евразийство в западном течении взяло на себя любимую русскую мессианскую идею во вкусе традиций московского университета, не имея для этого ни достаточно сильных фигур, ни достаточно сильных идей… «Всечеловеческий универсализм» их — вещь, которая не по пути для строительства России ближайших дней…

И поэтому с древа евразийства должно осыпаться всё то живое и непосредственное, что ставит себе на первом плане национальные, а не интернациональные задачи, под какими бы то ни было соусами…

* * *

И листья действительно посыпались. Первый и наиболее значительный в чёткости своей мысли евразиец князь Н. С. Трубецкой письмом в № 7 «Евразии» — заявляет о своём выходе из евразийской организации.

— «Евразия» в своих выпусках отмечала одно течение евразийства… — говорит он, — я признаю невозможность в ближайшее время восстановить внутреннее необходимое единство и равновесие евразийства… Нести ответственность за теперешнюю эволюцию евразийства я не хочу и не могу…

Этот выход из организации, в сущности, главного основоположника евразийства показал, что раскол зашёл слишком далеко, что его скрывать нельзя. Пора заявить о том, что в евразийстве появились ереси.

Место не позволяет мне коснуться этих ересей в настоящей статье, но надо отметить, что это левое примиренческое течение евразийства втянуло в себя самым причудливым образом для основания указанного выше интернационализма — марксизм и федорианство, элементы далеко не одинаково почтенные, но одинаково чуждые евразийству.

Можно считать, что грядущее десятилетие будет десятилетием смерти мифа марксизма как социологической теории истории; что касается федорианства, т. е. учения Н. Фёдорова, бывшего библиотекаря Румянцевского музея в Москве, выраженного в его книге «Философия Общего Дела», то это учение, глубокое и важное по своему содержанию, едва ли так, наспех, может быть употреблено для подкладки евразийству «стиля нуво».

И поэтому мы с прискорбием констатируем:

— Кризис евразийства зашёл слишком далеко, и, вышедшее динамично и чётко из правильных посылок, оно заблудилось в русском интеллигентном бездорожье. Мы резко и определённо отмежёвываемся от него и кладём руль в сторону систематического исследования проблем русской истории и культуры с точки зрении общности судеб Азии и России, думая, что программа эта будет исполнена не в скороспелом «ударном порядке», а растянется на сотню лет культурной работы русского общества, а главное — будущего национального русского министерства иностранных дел.