Красный гаолян - [137]
— Что встали? Смерти ждёте?
Родители ребёнка остолбенели, словно бы размышляя над провидческими словами сына, и внезапно опомнились. Мать бросила равнодушный взгляд на дедушку, а отец хлопнул осла по заду, после чего все крестьяне словно бездомные псы или рыбы, вырвавшиеся из сетей, торопливо двинулись вдоль улицы. Дедушка проводил их взглядом, особенно ушастого ребёнка. Предчувствия его не обманули — спустя двадцать лет маленький ублюдок и впрямь стал злым духом на грешной земле дунбэйского Гаоми.
Дедушка бросился в западный двор, вскрыл стену и поискал маузер, но тщетно. Там, куда он сунул оружие, остался лишь след. Дедушка обернулся, и взгляд его поймал бабушкину презрительную улыбку. Выражение её лица было мрачным, кончики тонких изогнутых бровей опустились, губы скривились.
— Где маузер?
Уголки губ поползли наверх, она наморщила нос и фыркнула, выпустив две струйки холодного воздуха, а потом повернулась к дедушке боком и принялась обметать постель на кане метёлкой из куриных перьев.
— Где маузер? — завопил дедушка.
— Чёрт его знает, где там этот твой маузер! — ответила бабушка, покраснев и уже практически стегая метёлкой ни в чём не повинную постель.
— Отдай маузер, — с трудом сдерживая тревогу, попросил дедушка. — Японцы окружили Сяньшуй, мне нужно проведать Ласку и ребёнка.
Бабушка сердито развернулась:
— Ну так вали! Моё-то какое дело?
— Отдай маузер!
— Я не знаю, где твой маузер, так что нечего с меня требовать!
Дедушка подскочил к ней:
— Ты что, украла маузер и подарила Чёрному Оку?!
— Да, подарила! А ещё я с ним спала! И мне было приятно и радостно! Я получала удовольствие!
Дедушка, оскалился, сжал руку в кулак и дал бабушке прямо в нос, да так, что потекла чёрная кровь. Бабушка вскрикнула от боли и рухнула на пол, но стоило ей подняться, как дедушка нанёс второй удар, на этот раз по шее. Удар был такой силы, что бабушка отлетела на несколько метров и упала на спину в углу.
— Шлюха! Потаскуха! — Дедушка от бешенства скрежетал зубами.
В его крови забурлила, словно отравленное вино, обида, нанесённая несколько лет назад. Дедушка вспомнил, какой жуткий стыд испытал, когда Чёрное Око одним ударом опрокинул его на землю, вспомнил, сколько раз представлял себе, как бабушка стонет, тяжело дышит и похабно кричит под Чёрным Оком. Внутренности превратились в клубок змей, его бросило в жар, словно опалило солнце в разгар лета. Он схватил дверной засов, вырезанный из древесины жужуба, и прицелился в окровавленную голову моей жизнелюбивой бабушки, привставшей на кане…
— Названый отец! — громко крикнул отец, вбежав с улицы, и дедушка застыл с поднятым засовом.
Не крикни тогда отец, бабушка непременно погибла бы, но судьба предопределила ей гибель не от рук дедушки, а от пуль японцев, ей была уготована смерть яркая, как созревший красный гаолян.
Бабушка на коленях подползла к дедушке и горячими руками обвила его крепкие, как сталь, мускулистые ноги. Она подняла помрачневшее лицо и запричитала:
— Чжаньао… родненький… убей ты меня… убей… Ты представить не можешь, как я не хочу, чтоб ты уходил, как мне тяжко от этого. Ты уйдёшь и не воротишься, японцев тьма-тьмущая, а ты, считай, с голыми руками, как говорится, конь да пика, но, родненький мой, ведь даже тигру не одолеть волчью стаю. Всё эта шлюха виновата. Я тебя и у Чёрного Ока не забывала! Ты не можешь пойти на верную смерть! Если ты погибнешь, то и мне жизни нет. А если ты непременно хочешь ехать, так ведь десять дней ещё не кончились, только завтра срок наступит. Она у меня отобрала половину тебя… Но коли уж так сильно твоё желание, то иди сейчас… я тебя уступлю на денёк…
Бабушка прижалась лбом к дедушкиным коленям, и он почувствовал, что её голова горяча, как печка, а в его мозгу замелькали мысли обо всех достоинствах бабушки. Дедушка сожалел о том, что натворил. Увидев, что отец спрятался за дверью, он горько раскаялся, что дал волю рукам. Дедушка наклонился, подхватил почти лишившуюся чувств бабушку и переложил на кан, решив поехать к Ласке на следующий день с утра. А пока пусть их с дочкой бережёт Небо!
Дедушка мчался на муле по дороге, ведущей из нашей деревни в Сяньшуй. Пятнадцать ли казались бесконечностью, и, хотя у чёрного мула из-под копыт летел ветер, дедушка всё равно сетовал, что едет медленно, и безжалостно стегал его по крупу. Но пятнадцать ли никак не заканчивались. Глина по бокам колеи разлеталась под копытами во все стороны, над широким полем висела лёгкая пыль, по небу плыли продолговатые чёрные тучи, похожие на реки, а от Сяньшуй тянуло странным запахом.
