Красный гаолян - [125]

Дедушка пожалел, что был таким мягким и добрым. Когда он взял в заложники Рябого Лэна, то потребовал сто винтовок, пятьдесят пистолетов-пулемётов и пятьдесят лошадей. Изначально он хотел взять ещё и восемь пулемётов, но то ли запамятовал, то ли решил тогда, что от пулемётов нет особого толку — много лет разбойники использовали только короткоствольное оружие. Включи он тогда пулемёты в цену выкупа, сегодня Рябой Лэн не смог бы так бесчинствовать.

Раненый солдат Цзяогаоской части коснулся головой зелёной травы и в тот же момент бросил гранату. За насыпью раздался еле слышный взрыв, пулемёт взлетел вверх и рухнул на землю. Герой, метнувший гранату, лежал на пологом склоне без движения, лишь кровь текла, и то с трудом, медленно-медленно. Дедушка тяжело вздохнул.

Пулемёты Лэна были полностью уничтожены. Дедушка крикнул:

— Доугуань!

Отца придавило двумя тяжёлыми трупами. Он вообще-то не собирался притворяться мёртвым, а, наверное, решил, что уже умер, поскольку всё его тело было в горячей крови, то ли чужой, то ли своей. Услышав крик дедушки, он поднял голову из-под трупа, вытер перепачканное кровью лицо и отозвался:

— Я тут, пап…

Из-за дамбы, словно грибы после дождя, начали выскакивать солдаты Рябого Лэна. С винтовками наперевес они кинулись вперёд, а через сто метров по ним открыли огонь опомнившиеся бойцы Цзяна. Пистолеты-пулемёты, которые они отобрали у конного отряда Пятого Заварухи, стреляли очень громко, и солдаты Лэна, словно черепахи, вжимали головы в плечи.

Дедушка чуть приподнял труп и помог отцу вылезти.

— Ранен?

Отец подёргал руками и ногами.

— Нет. А в заднице рана — так это меня Восьмая армия.

— Братцы, уходим! — велел дедушка.

Больше двадцати членов братства, забрызганные кровью, встали, опираясь на винтовки, и, пошатываясь, направились на север. Солдаты Цзяна не стали по ним стрелять, а отряд Лэна сделал несколько выстрелов, но всё впустую: пули летели слишком высоко, издавая пронзительный свист.

За спиной раздался выстрел. Дедушка почувствовал, будто кто-то стукнул его по загривку, и весь жар тела сосредоточился в этой точке. Дедушка провёл рукой — вся ладонь была в крови. Он повернулся и увидел, что Чёрное Око с выпущенными кишками распластался на земле, словно жаба, и мигает своим огромным чёрным оком — раз, второй, третий, а на лице застыли две золотистые слезинки.

Дедушка еле заметно улыбнулся Чёрному Оку, легонько кивнул, взял отца за руку и тихонько пошёл прочь.

За спиной снова раздался выстрел.

Дедушка протяжно вздохнул. Отец обернулся и увидел, что на виске у Чёрного Ока маленькая чёрная дырочка, а на обгоревшем от порохового дыма лице висит ниточка белой жидкости.

Ближе к вечеру отряд Лэна окружил отчаянно сопротивлявшихся солдат Цзяогаоской части и дедушкиных бойцов из «Железного братства» рядом с похоронными атрибутами, подготовленными для бабушкиных похорон. У тех и у других кончились боеприпасы, они скучились, стиснув зубы, и налитыми кровью глазами смотрели, как надвигается седьмая рота отряда Лэна, подоспевшая на подмогу. Заходящее солнце заливало своими лучами чёрную стонущую от боли землю. На ней лежали вповалку взращённые на кроваво-красном гаоляне сыны и дочери дунбэйского Гаоми, и не было им числа. Кровь текла ручейками, соединяясь в кровавые реки. Запах крови привлёк воронов, от природы любящих мертвечину, они забыли вернуться в свои гнёзда и кружили над полем боя. Большая часть птиц летала над трупами лошадей — так прожорливые дети стараются отхватить сначала кусок побольше.

Бабушкин гроб уже показался из-под большого паланкина, его поверхность испещряли белые крапинки — следы от пуль. Несколько часов назад гроб служил защитным экраном в борьбе Восьмой армии и «Железного братства» с отрядом Лэна. На жертвенниках вдоль дороги жареных уток, кур, свинину и баранину расстреляли в труху. В ходе боя солдаты Восьмой армии отстреливались, поглощая еду для жертвоприношений.

Несколько солдат Цзяогаоской части кинулись в атаку со штыками наперевес, но огонь отряда Лэна уложил их на землю.

— Руки вверх! Сдавайтесь! — закричали солдаты Лэна, выставив винтовки.

Отец с Мелконогим Цзяном переглянулись, но не сказали ни слова и почти одновременно подняли руки. Вслед за ними перепачканные свежей кровью руки подняли и остатки их разбитых армий.

Командир Лэн в белых перчатках, окружённый охранниками, подошёл к ним, хохотнул и сказал:

— Командир Юй! Командир Цзян! Вот и снова свиделись! Как говорится, для врагов всякая дорога узка. О чём сейчас думаете?

Дедушка скорбно воскликнул:

— Сожалеем!

Цзян сказал:

— Я доведу до сведения Гоминьдана в Яньани про ваши чудовищные преступления, про то, что вы нарушили единый антияпонский национальный фронт!

Рябой Лэн хлестнул его кнутом и выругался:

— Чёртова Восьмая армия, кости хрупкие, зато язык острый!

Затем он махнул своим подчинённым:

— Уведите их в деревню.

Отряд командира Лэна разместился на ночлег в нашей деревне. Пленных солдат Цзяогаоской части и бойцов «Железного братства» согнали под навес из циновок и выставили охрану — двадцать солдат с пистолетами-пулемётами. Ради жизни других людей никто не отваживался на безрассудные поступки, всю ночь не затихали стоны раненых и плач молодых парней, тосковавших по матерям, жёнам или возлюбленным. Отец словно раненый птенчик прижимался к дедушкиной груди, слушая, как бьётся его сердце, то быстрее, то медленнее, словно ритмичная музыка. Обласканный тёплым южным ветерком, отец сладко заснул. Он видел во сне какую-то женщину, которая была похожа одновременно и на бабушку, и на Красу, и горячими пальцами теребила его перчик, весь в шрамах, отчего вдоль позвоночника прокатилась дрожь, подобная внезапному грому… Отец резко проснулся в полном расстройстве. Из полей доносились стоны раненых. Он вспомнил детали сна, удивился и испугался, но не решился рассказывать дедушке, а тихонько сел и из-под навеса глядел на узкую полоску Млечного Пути, а потом внезапно подумал: ведь мне скоро шестнадцать!