Красный дым - [30]
Головы не высунешь, не посмотришь, что делают немцы здесь и что — там, у Гречаникова. Долбают по высоте прямо-таки осатанело. Разрывы, осколки. Разрывы, осколки. Один осколочек схлопотал себе лейтенант Трофименко Иван, уже второе ранение. Торопится. Как бы наверстывает упущенное…
Овсепян в своей ячейке сидел на корточках, обхватив голову руками, засыпанный комками грунта и пылью, — черноволосый, а будто седой. Появление лейтенанта не обнаружил. Неподвижный, как неживой. Трофименко тронул его за плечо:
— Овсепян, Овсепян!
Тот привстал, ошалело оглядываясь. Над ячейкой и траншеей несло волны горячего дыма, комья глины, куски расщепленных деревьев. Грохало, ревело и завывало, как на шабаше ведьм. Говорить и даже кричать бесполезно — голоса не услыхать. Трофименко показал на своё плечо, на обвисшую руку, Овсепян понимающе кивнул.
Оба пригнулись, дабы не заполучить осколочка, Овсепян начал стягивать с лейтенанта гимнастерку, это было мучительно, и Трофименко заскрипел зубами. Тогда сержант финкой распорол рукав — от манжеты до плеча, а на груди гимнастерку широко расстегнул. Рана была небольшая, но глубокая и рваная, эту хлеставшую кровью дыру надо было чем-то забить. Чем? Свой индпакет Овсепян давным-давно отдал раненому красноармейцу. Полез в лейтенантову сумку, достал остатки бинта. Стараясь поменьше его пачкать, соорудил что-то вроде тампона, втиснул в рану. Затем разделся, исполосовал нижнюю рубашку и этими лентами накрепко стянул плечо. Лейтенант с облегчением вздохнул, кивком поблагодарил, и Овсепян опять понимающе кивнул.
Неся раненую руку на подвязке — под неё Овсепян приспособил всё те же полосы нательной рубахи, — Трофименко вернулся в свою ячейку. Подвязанная рука болела вроде бы поменьше, а вот плечо жгло, разрывало. Терпи. Терпи, казак, атаманом будешь… Но сколько терпеть? Будет ли конец этому обстрелу, этим атакам? Кажется: никогда не будет…
Сверху закапало, зашлепало, и Трофименко не сразу сообразил, что это дождь. Подставил лицо под прохладные, освежающие водяные капли. Дождит при солнце, вон из той тучи. Слепой дождь. В детстве он это любил — светит солнышко, сыплет дождичек, и ты гоняешь босиком по лужам. А ещё он называется — грибной дождь, тёплый, парной, после которого пойдут подберезовики и подосиновики, и ты ладишь берестяное лукошко. Было, было. А в лесу натыкаешься на родничок и, отставив полное грибов лукошко, пьёшь, пьёшь. Он встряхнул флягу, она была пуста. Раскрыв рот, высунул язык, ловя дождинки. Да, так что с полковником Ружневым, что с Гречаниковым? Неизвестность точит, как короед дерево.
Дмитрий Дмитриевич Ружнев гнал полк, пока не убедился: всё, люди выдохлись, нужен хоть какой-то передых. Он скомандовал:
— Прива-ал!
Люди тут же попадали наземь, а он грузновато, поддерживаемый коноводом, слез с коня, бросил поводья коноводу и тоже прилёг на траву, под кусточком. Ноги гудели, как будто сам топал пешком, ныла поясница, саднили потертости. Он расстегнул ворот гимнастёрки, снял фуражку, обдало ветерком, растрепывая редкие, прилизанные, чтобы прикрыть лысину, седоватые волосы. Телу тяжко, а душе хорошо! Дмитрий Дмитриевич из-под приспущенных век посмотрел на засыпающих людей, подумал: «Я вас вывел, я спас. Запомните это!» Он в общем-то и себя вывел, себя спас — от плена, от позора, от гибели. Доложит начальству, и пусть оценивают по достоинству, кое-чего заслужил.
Сошли успокоение и расслабленность, и Дмитрий Дмитриевич задремал, как и все. Пробудился, словно толкнули, через четверть часа, глянул на циферблат, вскочил, крикнул:
— По-одъем! Подготовиться к маршу!
9
И без бинокля, цепким, острым взглядом Гречаников засекал: три грузовика они подожгли, два исхитрились развернуться и умотать назад, вне досягаемости стрелкового оружия. Эти три машины горели, а выскочившие из них немцы залегли в кювете, в поле, за бугорками, открыли заиолошный огонь: пулемёты, автоматы, карабины. Правда, немало пограничники уложили, когда немцы выпрыгивали из кузовов. Но и уцелело немало. Залегшие немцы были относительно близко, и огневой бой не прекращался.
А нехудо бы и прекратить: боеприпасов у пограничников не так уж изобильно. Но перестанешь стрелять — гитлеровцы полезут к высотке. Вот и ломай башку, как поступить. Жалко, что рядом нету лейтенанта, самому надобно шевелить мозгами. С Порфишей разве посоветоваться? Неудобно вроде, подчинённый. А чего неудобно, он же сержант и твой друг-приятель, худого не подскажет, можно послушать. Да только некогда турусы на колёсах разводить, надо решение принимать. И Гречаников гаркнул:
— Прекратить огонь! Отставить огонь!
Его услышали не все и не враз, но постепенно стрелять из винтовок перестали. Немцы же продолжали обстреливать высотку, однако вперёд не шли. Порфиша Антонов сказал:
— Правильно порешил, Серега. Патронов у нас с гулькин нос… Шурупишь…
А вот в публичных оценках твоих, дружок Порфиша, я не очень нуждаюсь. Ты хвали меня, да не на весь мир. Получается: ты как бы хлопаешь меня по плечу. Я не против этого, но не надо на виду у всех, на публику работаешь. И Гречаников недовольно отозвался:
Роман обращен к первым боям на Западной границе и последующему полугодию, вплоть до разгрома гитлеровцев под Москвой. Роман правдив и достоверен, может быть, до жестокости. Но, если вдуматься, жесток не роман — жестока война.Писатель сурово и мужественно поведал о первых часах и днях Великой Отечественной войны, о непоколебимой стойкости советских воинов, особенно пограничников, принявших на себя подлый, вероломный удар врага.
В творчестве Олега Смирнова ведущее место занимает тема Великой Отечественной войны. Этой теме посвящен и его роман "Эшелон". Писатель рассказывает о жизни советских воинов в период между завершением войны с фашистской Германией и началом войны с империалистической Японией.В романе созданы яркие и правдивые картины незабываемых, полных счастья дней весны и лета 1945 года, запоминающиеся образы советских солдат и офицеров - мужественных, самоотверженных и скромных людей.
Роман воскрешает суровое и величественное время, когда советские воины грудью заслонили Родину от смертельной опасности.Писатель пристально прослеживает своеобычные судьбы своих героев. Действие романа развивается на Смоленщине, в Белоруссии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Август 1945 года. Самая страшная война XX века, перемоловшая миллионы человеческих жизней, близится к концу. Советские войска в тяжелых кровопролитных боях громят японскую армию...Эта книга - продолжение романа "Эшелон", по мотивам которого снят популярный телесериал. Это - классика советской военной прозы. Это - правда о последних боях Второй мировой. Это - гимн русскому солдату-освободителю. Читая этот роман, веришь в неизбежность нашей Победы. "Каким же я должен быть, чтобы оказаться достойным тех, кто погиб вместо меня? Будут ли после войны чинодралы, рвачи, подхалимы? Кто ответит на эти вопросы? На первый я отвечу.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».