Красный Дракон Империи - [11]

Вот так меня моими же словами.

— Точно хочу. Точнее некуда.

— Что ж, договорились. Кто начнёт первым?-

— Да я и начну. Чать помоложе буду, — я вздохнул, набрал в лёгкие воздуха и начал, — в общем, дядька Андрей, умер я, — старый казак удивлённо вскинулся, — в тот самый миг, когда с кедра сверзился, вот тогда и умер. Здесь умер. И родился в другом времени. В одна тысяча девятьсот семьдесят пятом году. И прожил там жизнь. Сорок пять лет прожил. Всяко было. И хорошее и плохое. Женат был, сын у меня там был, да погибли они, а я стал калекой. А до того работал в своей фирме, денег много зарабатывал. Тогда и изучил и китайский и немецкий и ещё несколько языков и многое другое. А потом случилось так, что в том времени у меня был выбор, или совсем умереть там или попытаться вернуться сюда. Я выбрал второе. И вот я здесь. Ну а почему Шэн-ли мне кланяется и здоровается со мной первым, то об этом у него надо спрашивать. Мне и самому это интересно.

— Эвон оно как, — задумчиво произнёс дядька Андрей, — и ведь не врешь, то сразу видно. И говоришь как взрослый поживший человек. Дарья сказывала, что дар какой-то у тебя появился.

— Когда возвращался, то свет какой-то в меня вошёл. А как здесь очнулся, то начал видеть ауру у других людей.

— Ауру?

— Это что-то вроде энергетической оболочки человека. Гхм, мда. Как бы это объяснить? Душу, что ли. Может и ещё что есть, но это надо развивать. С той же тёткой Дарьей пообщаться на эту тему, может она что подскажет. Да и с китайцем Шэн-ли тоже не мешает поговорить об этом.

— Да, — протянул старый казак, — чудны дела твои, господи. Дарья говорила мне, что ты за гранью побывал и оттуда смог вернуться, а оно вон ещё что. Тяжко было? — неожиданно спросил он.

— Тяжко это не то слово, — хмыкнул я, — теперь твой черёд рассказывать, дядька Андрей.

— Ну, мой, так мой. Родители твои не из служащих, как тебе говорили. Они потомственные дворяне. Княжеский род Головиных. Хоть и не прямая ветвь, но тем не менее батюшку твоего титуловали как князя. Отец твой был подполковник русской армии Головин Михаил Николаевич. Воевал с германцем в империалистическую, как сейчас говорят, войну. Воевал лихо, за что и имел много наград. А я при нём вроде как денщиком был. Поранили меня, службу уже нести как прежде не мог, а возвращаться некуда было, вот он меня и взял к себе в память за то, что его самого однажды контуженного с поля боя вынес. Егория за то дело мне дали. С полным бантом после того ходить стал. Матушка ваша тоже дворянского сословья. Потомственная графиня Шереметьева. Когда царь Николай отрёкся мы только что на фронт вернулись после излечения и отпуска. Да там началось, прости господи, чёрт те что. Солдаты офицеров слушаться перестали, могли и в спину стрельнуть, а то и на штыки поднять. Батюшку то вашего уважали, он завсегда для солдат старался службу облегчить. Да всё равно пришлось нам с фронта по осени уезжать. Хотел было Михаил Николаевич забрать супругу из Петрограда, да податься за границу, да только не вышло. Матушка ваша на сносях была и ехать не могла. Решили они ждать рождения дитя. Вот в день октябрьского переворота ты и народился. Потом с пол года прожили в Петрограде, да там начали разыскивать бывших офицеров и к стенке ставили прям во дворе. Отец твой как-то смог выправить документы, что он инженер-геолог и с ними уже отправились к родственникам вашей матушки, Светланы Борисовны, в Иркутск. Как добирались, так то жуть просто, но, слава богу, доехали. А тут чехословаки взбунтовались и пришлось нам ехать дальше на восток. В Чите чуть не попались в лапы чехам. А те грабили всех подряд, да и снасильничать могли. Добрались до Благовещенска. Михаил Николаевич собирался податься в Харбин, а оттуда перебраться в Америку, да не случилось. Тут после восстания атамана Гамова тоже чёрт те что творилось. Резали и стреляли людей почём зря. На том берегу Амура ещё хуже всё было. Решили переждать лихие времена, да в девятнадцатом году пришли японцы. Стало ещё хуже. Матушка ваша в больнице работала, а батюшка, да я с ним, в депо. Японцы в больнице кого штыками перекололи, кого вывели и у ближайшей стены расстреляли. В депо ввели казарменное положение и за любой проступок шомполами забивали. Убёгли мы из Благовещенска в Шимановск, а оттуда в Чагоян подались, подальше от железки. Здесь уже и поселились на хуторе, спасибо местным. Как узнали что матушка ваша лечить может, так и указали на этот хутор, что без хозяев остался. Так и стали тут жить, а в двадцатом, в аккурат на Ильин день, Настёна народилась, — тут я улыбнулся. Ильин день, второе августа, День ВДВ. Так и представил Настю в тельняшке, камуфлированных штанах и голубом берете. А дядька Андрей, тем временем, продолжал, — Жизнь потихоньку наладилась. Мы с вашим отцом ходили в тайгу, били белку, соболя, птицу, на Зею рыбалить. Сдавали шкуры, дичину, мёд. Михаил Николаевич всё ждал, когда дочка подрастёт да окрепнет, чтобы податься в Харбин. Жили мы не тужили, да однажды на контрабандистов нарвались. Те, видать, с приисков золотишко в Китай тащили. Пострелять пришлось. Вот там вашего батюшку и убили. На моих руках он помер и последним словом завещал сберечь вас. А пять лет назад Светлана Борисовна преставилась. Помчалась зимой в пургу к больному, да помёрзла сильно, захворала и слегла, да так и не встала. Вот такой мой рассказ тебе получился. Теперь и ты знаешь всё. Да ещё обо всём знает Дарья. Но о ней не думай, от неё никто ничего не узнает. А более никому ничего не известно.