Красный дождь - [45]
Тут Крюгер почувствовал, как наваливается на него страшная усталость этого длинного дня. Пересиливая себя, он написал еще несколько слов, сопроводив их вопросительными знаками. Heldin? Grammatik?[129] Проглядел текст еще раз и лег в постель. Уже засыпая, он увидел лицо Леопарди: высокий белый воротник, волосы, причесанные по моде того времени, повязанный под ворот черный платок, подпирающий подбородок, ироническая улыбка кривит губы, вызывающий, оценивающий взгляд огромных глаз… вдруг поэт улыбнулся ему; Крюгер подумал, что должен улыбнуться в ответ, и уснул.
Запах кофе разбудил его. С улицы доносились голоса детей. Он привык ночевать в отелях и обычно вскакивал, едва открыв глаза, словно опаздывал на утренний самолет. Но сегодня решил немного поваляться, позволяя себе привыкнуть к чужому миру, звукам итальянского языка, тарахтенью мотоциклов, шуму автомобильных моторов и звону колоколов ближайшей церкви. Как чувствуют себя те, кто живет здесь всегда? Он вспомнил о стихотворении, которое начал сочинять ночью, поднялся, взял листок, прочел и вдруг стал писать, словно под диктовку, с того места, где остановился вчера:
Ему стало интересно: получалось, что он продолжал работать над стихами каким-то таинственным образом даже во сне. Он продолжал писать:
Он еще раз перечитал текст и поставил точку в конце последней строки, думая о том, каких разных поэтов он любит и как удивительно, что, сочиняя стихи и непрестанно ведя разговор с самими собой, им удается описывать все происходящее в мире.
Зазвонил телефон. Мужской голос. Будет ли он завтракать? Да, конечно, и сладкое, и большую чашку черного кофе. Через полчаса он вышел на улицу, под бледное, холодное солнце. И увидел памятник Бениамино Гигли[132]. Оказывается, в Реканати родился не один певец, а целых два. Воспоминание о волшебном, утешительном голосе, звучавшем у него дома, в гостиной, словно повернуло время вспять, он почувствовал себя там, в невозвратных пятидесятых, и помахал рукой божественному тенору. Изучая во время завтрака карту, Крюгер обнаружил, что место, где находится памятник поэту, отмечено крестиком. Человек в сюртуке и cappa[133] стоял там, где и положено: на площади Джакомо Леопарди; ступенчатый вычурный постамент украшали бронзовые скульптуры. Орел, терзающий змею; открытая книга и при ней неизбежная сова — символ мудрости; вознесенный над этими символами поэт задумчиво сложил руки и склонил голову, а складки заботливо наброшенного на плечи плаща скрыли его горб. Крюгеру показалось, что Леопарди смотрит на него, словно пытается что-то сказать, и, резко повернувшись, он отошел к монументу погибшим в обеих мировых войнах, долго читал бесконечные ряды имен молодых людей, слушая, как всесильные orologio[134] отбивают часы конечного, земного времени, потом вернулся к памятнику. Показалось? Или поэт на самом деле подмигнул ему? Но теперь он заметил еще кое-что: правая нога памятника сдвинулась вперед — словно тот собрался спуститься с постамента. Он отступил на шаг и увидел, как Леопарди, подняв левую руку, коснулся пальцем нижнего века и чуть потянул его вниз — типично итальянский жест, означающий: мы-то с тобой знаем, что жизнь — выдумка безумца, не так ли?
Каменный Леопарди подал ему знак… Чувствуя, что он окончательно сбрендил, Крюгер пошел туда, где был прошлой ночью. На этот раз двери палаццо Леопарди оказались открытыми. Он купил билет для осмотра постоянной экспозиции, позволяющий, если наберется достаточно желающих, посетить в сопровождении экскурсовода и библиотеку. Дома ушедших поэтов производят странное впечатление. Кажется, что продираешься сквозь паутину. Знак, поданный ему поэтом, сбил Крюгера с толку, он почувствовал себя персонажем operette morali[135] и вполне мог произнести монолог об ушедших поэтах, остающихся в своих стихах, а вовсе не в доме, где они родились почти двести лет назад, после чего партнер по сцене имел полное право спросить, что же он здесь в таком случае делает? Остался бы дома и продолжал читать книжки. Но я здесь именно потому, что много прочел о нем! Вдобавок тому, кто писал о Размышлениях и Зибалдоне[136] самому не чужды были парадоксы; поддерживая себя этими мыслями, немецкий поэт отправился в путь вдоль витрин, где были представлены расшитая жилетка отца поэта, портрет его матери, рукописи, книги несчастной сестры, бюстики Данте, Петрарки, Тассо и Ариосто, детский почерк поэта на листках с латинскими упражнениями, ивритская грамматика, по которой поэт самостоятельно изучал язык, книги, которые он читал, вещицы, которые собирал. Через час Крюгер был сыт по горло, от стоявшей в воздухе пыли начала девятнадцатого столетия перехватывало дыхание, а ведь он еще не побывал в библиотеке. Наконец, примкнув к группе растерянных американцев, он попал туда, и их в быстром темпе потащили вдоль шкафов, пронумерованных римскими цифрами. X Литургия, XIX Аскетика, XXI Запреты, XX… Он выглянул в окно, из которого запертый, как птица в клетке, поэт смотрел на девочку, жившую напротив, и вдруг увидел внизу его самого. Несомненно, это он: бюст белого мрамора, стоящий на высоком цоколе среди многотысячного собрания книг, подтверждал сходство — поэт в пелерине, накинутой на плечи, стоял перед домом; он подал Крюгеру сигнал. «Ты ищешь меня?» — мысленно спросил Крюгер, ткнув пальцем себе в грудь. «Да», — кивнул поэт внизу.
Небольшой роман (по нашим представлениям — повесть) Нотебоома «Следующая история», наделал в 1993 году на Франкфуртской книжной ярмарке много шума. Нотебоома принялись переводить едва ли не на все европейские языки, тем временем как в родном его отечестве обрушившуюся на писателя славу, по сути поднимавшую престиж и всей нидерландской литературы, встречали либо недоуменным пожатием плеч, либо плохо скрываемым раздражением.Этот роман похож на мозаику из аллюзий и мотивов, ключевых для творчества писателя.
Действие романа происходит в 90-х годах XX века в Берлине — столице государства, пережившего за минувшее столетие столько потрясений. Их отголоски так же явственно слышатся в современной жизни берлинцев, как и отголоски душевных драм главных героев книги — Артура Даане и Элик Оранье, — в их страстных и непростых взаимоотношениях. Философия и вера, история и память, любовь и одиночество — предмет повествования одного из самых знаменитых современных нидерландских писателей Сэйса Нотебоома. На русском языке издается впервые.
«Ритуалы» — пронзительный роман о трагическом одиночестве человека, лучшее произведение замечательного мастера, получившее известность во всем мире. В Нидерландах роман был удостоен премии Ф. Бордевейка, в США — премии «Пегас». Книги Нотебоома чем то напоминают произведения чешского писателя Милана Кундеры.Главный герой (Инни Винтроп) ведет довольно странный образ жизни. На заводе не работает и ни в какой конторе не числится. Чуть-чуть приторговывает картинами. И в свое удовольствие сочиняет гороскопы, которые публикует в каком-то журнале или газете.
Рассказ нидерландского писателя Сейса Нотебоома (1933) «Гроза». Действительно, о грозе, и о случайно увиденной ссоре, и, пожалуй, о том, как случайно увиденное становится неожиданно значимым.
Роман знаменитого нидерландского поэта и прозаика Сейса Нотебоома (р. 1933) вполне может быть отнесен к жанру поэтической прозы. Наивный юноша Филип пускается в путешествие, которое происходит и наяву и в его воображении. Он многое узнает, со многими людьми знакомится, встречает любовь, но прежде всего — он познает себя. И как всегда у Нотебоома — в каждой фразе повествования сильнейшая чувственность и присущее только ему одному особое чувство стиля.За роман «Филип и другие» Сэйс Нотебоом был удостоен премии Фонда Анны Франк.
Сэйс Нотебоом (р. 1933) — знаменитый нидерландский поэт, прозаик и эссеист. В «Тексте» выходили его романы «Ритуалы», «День поминовения», «Филип и другие» и книга путевых очерков «Красный дождь». Герои «Потерянного рая» беспрестанно перемещаются — то во времени, то в пространстве. Перебивая друг друга, они рассказывают свои истории, блуждают по миру, перелетая из Бразилии в Австралию, из Голландии в Австрию… Неожиданные повороты сюжета держат читателя в напряженном ожидании, а остроумие автора, его парадоксальный стиль доставят радость ценителю хорошей прозы.
Эта книга перевернет ваше представление о людях в форме с ног на голову, расскажет о том, какие гаишники на самом деле, предложит вам отпущение грехов и, мы надеемся, научит чему-то новому.Гаишников все ненавидят. Их работа ассоциируется со взятками, обманом и подставами. Если бы вы откладывали по рублю каждый раз, когда посылаете в их адрес проклятье – вслух, сквозь зубы или про себя, – могли бы уже давно скопить себе на новую тачку.Есть отличная русская пословица, которая гласит: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
Чем старше становилась Аделаида, тем жизнь ей казалась всё менее безоблачной и всё менее понятной. В самом Городе, где она жила, оказывается, нормы союзного законодательства практически не учитывались, Уголовный кодекс, так сказать, был не в почёте. Скорее всего, большая часть населения о его существовании вовсе не подозревала. Зато были свои законы, обычаи, правила, оставленные, видимо, ещё Тамерланом в качестве бартера за городские руины…
О прозе можно сказать и так: есть проза, в которой герои воображённые, а есть проза, в которой герои нынешние, реальные, в реальных обстоятельствах. Если проза хорошая, те и другие герои – живые. Настолько живые, что воображённые вступают в контакт с вообразившим их автором. Казалось бы, с реально живыми героями проще. Ан нет! Их самих, со всеми их поступками, бедами, радостями и чаяниями, насморками и родинками надо загонять в рамки жанра. Только таким образом проза, условно названная нами «почти документальной», может сравниться с прозой условно «воображённой».Зачем такая длинная преамбула? А затем, что даже небольшая повесть В.Граждана «Кровавая пасть Югры» – это как раз образец той почти документальной прозы, которая не уступает воображённой.Повесть – остросюжетная в первоначальном смысле этого определения, с волками, стужей, зеками и вертухаями, с атмосферой Заполярья, с прямой речью, великолепно применяемой автором.А в большинстве рассказы Валерия Граждана, в прошлом подводника, они о тех, реально живущих \служивших\ на атомных субмаринах, боевых кораблях, где героизм – быт, а юмор – та дополнительная составляющая быта, без которой – амба!Автор этой краткой рецензии убеждён, что издание прозы Валерия Граждана весьма и весьма желательно, ибо эта проза по сути попытка стереть модные экивоки с понятия «патриотизм», попытка помочь россиянам полнее осознать себя здоровой, героической и весёлой нацией.Виталий Масюков – член Союза писателей России.
Роман о ЛЮБВИ, но не любовный роман. Он о Любви к Отчизне, о Любви к Богу и, конечно же, о Любви к Женщине, без которой ни Родину, ни Бога Любить по-настоящему невозможно. Это также повествование о ВЕРЕ – об осуществлении ожидаемого и утверждении в реальности невидимого, непознаваемого. О вере в силу русского духа, в Русского человека. Жанр произведения можно было бы отнести к социальной фантастике. Хотя ничего фантастичного, нереального, не способного произойти в действительности, в нём нет. Скорее это фантазийная, даже несколько авантюрная реальность, не вопрошающая в недоумении – было или не было, но утверждающая положительно – а ведь могло бы быть.
Если вам кто-то скажет, что не в деньгах счастье, немедленно смотрите ему в глаза. взгляд у сказавшего обязательно станет задумчивый, туманный такой… Это он о деньгах задумается. и правильно сделает. как можно это утверждать, если денег у тебя никогда не было? не говоря уже о том, что счастье без денег – это вообще что-то такое… непонятное. Герой нашей повести, потеряв всех и всё, одинокий и нищий, нечаянно стал обладателем двух миллионов евро. и – понеслось, провались они пропадом, эти деньги. как всё было – читайте повесть.
Рут живет одна в домике у моря, ее взрослые сыновья давно разъехались. Но однажды у нее на пороге появляется решительная незнакомка, будто принесенная самой стихией. Фрида утверждает, что пришла позаботиться о Рут, дать ей то, чего она лишена. Рут впускает ее в дом. Каждую ночь Рут слышит, как вокруг дома бродит тигр. Она знает, что джунгли далеко, и все равно каждую ночь слышит тигра. Почему ей с такой остротой вспоминается детство на Фиджи? Может ли она доверять Фриде, занимающей все больше места в ее жизни? И может ли доверять себе? Впервые на русском.
А. Э. Хотчнер — известный американский драматург и киносценарист, близкий друг Хемингуэя на протяжении многих лет, вплоть до смерти писателя в 1961 году. Вместе они путешествовали по Испании, охотились в Айдахо, рыбачили на Кубе. В своих откровенных и искренних мемуарах Хотчнер создает яркий и трагический образ выдающегося писателя.
Письма, отправленные из тюрьмы, куда Жан Жене попал летом 1943 г. за кражу книги, бесхитростны, лишены литературных изысков, изобилуют бытовыми деталями, чередующимися с рассуждениями о творчестве, и потому создают живой и непосредственный портрет будущего автора «Дневника вора» и «Чуда о розе». Адресат писем, молодой литератор Франсуа Сантен, или Франц, оказывавший Жене поддержку в период тюремного заключения, был одним из первых, кто разглядел в беспутном шалопае великого писателя.
Уже две сотни лет население Саитенара ведет войну с лиринксами, разумными крылатыми хищниками из Бездны, которые готовы на все, чтобы сделать этот мир своим. Несмотря на развитие боевых машин, кланкеров, и овладение силой кристаллов — источников мощи для них, — человечество все ближе подходит к краю гибели. Один за другим враг уничтожает очаги сопротивления. Тиана — один из лучших мастеров по обработке силовых кристаллов. Однажды ей попадается необычный кристалл, который пробуждает скрытый талант к геомантии — наиболее могущественному и опасному виду Тайных Искусств.
Легенда о Драконьей Луне – красивая и печальная история любви, живущая в памяти Людей Крови, древнего, загадочного племени, к которому принадлежит и Питер де ла Сангре. Потеряв свою возлюбленную Элизабет, он живет с маленьким сыном на уединенном острове близ побережья Майами и надеется обрести счастье с новой подругой. По собственному опыту он знает, насколько это непросто. Испытания не заставляют себя ждать.