Красный циркуляр - [133]

На следующий же день Дума поддержала запрет на усыновление. Надежды Лаврова на «взвешенное решение» не оправдались: четыреста двадцать депутатов были «за» и лишь семь — «против». Неделю спустя, двадцать восьмого декабря, Путин подписал закон. Чтобы законопроект Магнитского стал законом в Соединенных Штатах, понадобилось два с половиной года. В России «антимагнитский закон» приняли за две с половиной недели.

Последствия нового закона леденили сердце. Триста российских детей-сирот, которые уже познакомились со своими новыми американскими семьями, никогда не увидят комнаты, с любовью подготовленные для них на другом краю земли. Международная пресса широко публиковала фотографии этих детишек и рассказывала их истории. Несостоявшиеся родители собрались на Капитолийском холме с криками «Нам нет дела до международной политики! Верните наших малышей!», и я не мог с ними не согласиться.

Как только запрет на усыновление вступил в силу, мне стали звонить журналисты. У всех был один и тот же вопрос:

— Чувствуете ли ответственность за то, что происходит с этими сиротами и их американскими семьями?

— Нет. За это в ответе Путин, — отвечал я. — Только трус прикрывается беззащитными детьми, как живым щитом.

Мои чувства разделяли многие. Четырнадцатого января, на следующий день после старого Нового года, москвичи начали стекаться к Бульварному кольцу с самодельными плакатами и транспарантами, осуждающими Путина. Пока участники протестной акции шли при скоплении многочисленной полиции по московским улицам, к ним присоединялось все больше и больше людей, вскоре собралось почти пятьдесят тысяч.

Это были не политические активисты, каких обычно видишь на такого рода мероприятиях. На улицу вышли бабушки, школьные учителя, отцы с детьми на плечах — простые горожане. На плакатах было написано «Позор!», «Хватит врать!», «Дума ест детей», «Ирод!» (новый закон прозвали «законом Ирода» по аналогии с иудейским царем, который, испугавшись за свою власть, пытался избавиться от новорожденного Иисуса и велел истребить всех младенцев-мальчиков в Вифлееме).

Обычно Путин игнорирует протесты, но этот — из-за размаха и тематики — проигнорировать не удалось. Отменить закон правительство не могло, но после «Марша против подлецов» было объявлено, что Россия вложит миллионы в государственную систему содержания и опеки детских домов. Я был уверен, что выделенные средства никогда не дойдут по адресу, но само по себе решение показывало, насколько Путин задет.

Вся эта история обошлась Путину дороже денег: пострадал нимб его неуязвимости. Он достигает желаемого и делает людей сговорчивее через тотальное унижение — в этом его конек. Он не чувствует себя победителем, пока оппонент не страдает и не повержен. В мире Путина унижающий и унижаемый никогда не могут поменяться местами. Однако именно это произошло с ним в результате введенного запрета.

Что в таком случае делают люди, подобные Путину? Всей мощью обрушиваются на тех, кто посмел их унизить.

Тот факт, что он видел в этой роли меня, не предвещал ничего хорошего.

41. Красный циркуляр

В конце января 2013 года я вновь приехал на Всемирный экономический форум в Давос. Шел второй день работы. Я с трудом пробирался сквозь сугробы на подходе к конференц-центру, как вдруг услышал женский голос:

— Билл! Билл!

Повернувшись, я увидел, как в мою сторону энергично шагает невысокая женщина с раскрасневшимися от мороза щеками в большой меховой шапке. Когда она приблизилась, я узнал Кристию Фриланд — журналистку, которая когда-то давно, еще в Москве, впервые рассказала миру историю о «Сиданко», а теперь работала редактором в новостном агентстве «Рейтер».

— А, Кристиа! Здравствуй!

— Как хорошо, что я тебя увидела, — сразу перешла она к делу.

Здороваясь, мы обычно по-дружески чмокали друг друга в обе щеки, но сейчас ей, очевидно, было не до любезностей, и весь ее вид выдавал нетерпение сообщить что-то очень важное.

— А что случилось?

— Билл, я только что с неофициальной встречи с Медведевым. Там вновь упоминали тебя.

— Неудивительно. Я не пользуюсь особой популярностью у русских в последнее время.

— Именно об этом я и хотела поговорить. Я должна передать тебе его слова… минутку… — Она вынула блокнот из кармана и пролистала до нужной страницы. — Ага, вот. Его спросили о деле Магнитского, и вот что сказал Медведев. Цитирую: «Да, печально, что Сергей Магнитский умер, а Билл Браудер еще жив и на свободе». Так и сказал.

— Это что, угроза?

— По мне так да, очень похоже на то.

Я похолодел. Поблагодарив Кристию за информацию, я пошел в сторону конференц-центра, но в голове прочно засело услышанное. Встречи, запланированные на этот день, продолжались, но еще четыре журналиста, которых я увидел, повторили сказанное Кристией.

Мне не раз угрожали разные люди из России, но никогда прежде такие угрозы не звучали из уст премьер-министра. Я осознавал, что мне грозит опасность, но теперь она достигла другого масштаба. Вернувшись в Лондон, я тут же позвонил нашему специалисту по безопасности, Стивену Беку, и существенно усилил личную охрану.

Эта угроза также показывала ход мыслей Путина и его приближенных. Я расценил ее как желание не только устранить меня физически, но и навредить любым другим доступным способом.