Красный чех - [21]

Гашек рассказал о жизни в Киеве, о работе в «Чехословане», в полковом комитете, о своих расхождениях с легионерами. Видно было, что не очень-то легко ему говорить об этом.

— Знаешь что, Ярослав, пошли-ка ко мне домой, там и договорим, что не успели, — сказал Сергей.

И они энергично зашагали к дому Бирюкова. Молча. Не хотел больше Сергей причинять боль новому другу. Только изредка обменивались малозначащими замечаниями.

Дома Гашек выкупался, привел себя в порядок. И как-то немного оживился. Во время обеда, чаепития рассказывал веселые истории. Но нет-нет да и коснется своего прошлого. И вдруг неожиданно:

— Знаешь, Сергей, добирался я сюда из Киева, и в вагоне услышал, как оборванный мальчишка пел:

Позабыт, позаброшен с молодых, юных лет,

Я остался сиротою, счастья-доли мне нет.

Веришь, как по сердцу ножом. Очень горько за мальчишку сдало. И о себе подумалось. Много я в своей жизни блуждал, а счастья так и не встретил.

Может, здесь, наконец, в революционной Москве, найду его, — с грустью закончил Гашек.

— Вот что, Ярослав, — широко улыбаясь, сказал Бирюков, — давай-ка ложись спать, выспись хорошенько, отдохни как следует, а потом уж и займешься поисками счастья. Идет?

— Идет, — ответил Гашек и улыбнулся в знак благодарности.

— А вечером сходим в театр, у меня есть постоянный пропуск на два лица во все театры. В Моссовете дали.

— Идет, — Гашек улыбнулся. Вскоре он крепка заснул.

Вечером они были в Большом театре. Слушали оперу «Дубровский», сидели в бывшей царской ложе.

— Люблю я театр. Очень люблю! — признался Гашек Сергею, когда они разговаривали во время антракта. — Вот уж кажется война, не до театра, а все равна люди идут туда, ищут ответы на свои вопросы. Я в Киеве много раз писал в «Чехословане» о спектаклях. Правда, все о драматических. А два раза даже о музыке — о концерте и об оперетте «Княжна Пепичка».

Не раз потом два друга ходили в Большой театр, Малый, наслаждались искусством Шаляпина, Неждановой, Собинова, Обуховой, Южина-Сумбатова и многих других замечательных представителей русского театрального искусства, вставших на сторону Советской власти.

Сложное было тогда время. Повсюду велись горячие споры, дискуссии о Брестском мире, о будущем развитии революции. «Левые коммунисты», эсеры, меньшевики сеяли панику, пытались породить в народе сомнения в необходимости немедленного мира. «Советская власть погибнет, — кричали они на всех перекрестках, — если прекратим „революционную“ войну с Германией. Иного пути нет».

И если прежде Гашек, наверное бы, согласился с этими доводами, то теперь… Теперь иное дело. Его окружали друзья-большевики. Частенько вечерами собирались старые коммунисты Андрей Знаменский, Роберт Пельше, Ян Пече у Сергея Бирюкова, обсуждали острые проблемы, разъясняли Гашеку позиции большевиков о мире. Но, пожалуй, особенно для него убедительными были статьи, речи В. И. Ленина, которые печатались тогда в газетах. На многие вопросы, волновавшие и беспокоившие его, он находил там ответы.

— Эх, вот послушать бы Ленина, — не раз говорил Гашек.

— В Питер ехать надо, — улыбаясь, отвечал Бирюков. Впрочем, ему тоже хотелось, но как сделаешь это…

Однажды, а если точнее, 12 марта, молниеносно по всей Москве разлетелась радостная весть: «Ленин приехал!» Восторгам не было предела. Как и всегда, Ярослав и Сергей оказались вместе, первым делом развернули свежий номер газеты. На этот раз — «Известия».

С огромным интересом читали и перечитывали они статью Ленина «Главная задача наших дней».

— Посмотри, сколько бодрости, уверенности в нашей полной победе, — говорил возбужденный Сергей.

— И убедительно, все понятно, — отвечал Ярослав.

Неожиданно оба умолкли. А затем, посмотрев друг на друга, понимающе улыбнулись.

— Пойдем? — одновременно спрашивая и утверждая, сказал Сергей.

— Попробуем, — ответил Ярослав.

Они быстро собрались и вышли на улицу. Шли молча, каждый думал о своем, а скорее всего, об одном и том же.

…Из Моссовета Бирюков вышел сияющий.

— Сегодня днем Ленин будет выступать на заседании Моссовета. И мы с тобой оба в составе военной делегации.

Огромный зал Политехнического музея бушевал. Депутаты, гости, среди которых преимущественно были рабочие, крестьяне, военные — все в едином порыве встали и горячо аплодировали. Отовсюду неслись возгласы: «Да здравствует Ленин!», «Да здравствует мир!».

Когда, наконец, стало тихо, Владимир Ильич начал говорить. Твердо, спокойно звучал его голос. Уверенность В. И. Ленина сразу передавалась слушателям, захватывала их. Чутко прислушивались они к каждому слову вождя.

Все необычным было для Гашека. Уж столько, кажется, ораторов перевидел, и в Чехии, и в России, сам владел этим искусством, а вот такого впервые слушал. Не кричит, как другие, не провозглашает, а разговаривает спокойно, но каждое слово в душу западает. И все больше о трудностях говорит, что делать надо, а не то, что уже сделано.

— Мы никому не изменяем, мы никого не предаем, мы не отказываем в помощи своим собратьям, — говорил В. И. Ленин. — Но мы должны будем принять неслыханно тяжелый мир, мы должны будем принять ужасные условия, мы должны будем принять отступление, чтобы выиграть время…