Красный, белый и королевский синий - [97]

– Однажды эти штуки тебя прикончат, – говорит Алекс.

Тем летом в Денвере он повторяет это раз пятьсот, но теперь он имеет в виду, что был бы совсем не против, если бы это случилось.

– Малец…

– Не называй меня так.

Луна отворачивается, тушит сигарету в пепельнице, и Алекс замечает, как у него на лице напрягается мускул. Каким бы он ни был красивым, выглядит сейчас Луна дерьмово.

– Тебе не следует здесь быть.

– Серьезно? – фыркает Алекс. – Я просто хотел посмотреть, хватит ли у тебя смелости заговорить со мной.

– Ты же понимаешь, что разговариваешь с сенатором Соединенных Штатов? – спокойно спрашивает Раф.

– Ага, ты же теперь у нас важный хер, – отзывается Алекс. Он подходит к Луне, отшвырнув стул со своего пути. – Занятый чертовски важными делами. Может, расскажешь мне, каково это – служить народу, который проголосовал за такое продажное ссыкло, как ты?

– Какого черта ты сюда приперся, Алекс? – невозмутимо задает вопрос Луна. – Хочешь подраться?

– Я хочу, чтобы ты объяснил мне, почему ты так поступил.

Луна вновь стискивает зубы.

– Ты все равно не поймешь. Ты…

– Клянусь богом, если ты скажешь, что я слишком юн, я за себя не ручаюсь.

– То есть до этого у тебя не бомбило? – мягко спрашивает Луна, и взгляд, который отражается на лице Алекса, судя по всему, настолько убийственный, что он немедленно поднимает руку вверх. – Ладно, неудачный момент для шуток. Слушай, я понимаю. Я знаю, насколько дерьмово все это выглядит, но… в этой работе есть моменты, которые ты даже не можешь себе представить. Ты знаешь, что я всегда буду в долгу перед твоей семьей за все, что они для меня сделали, но…

– Мне насрать на то, что ты нам должен. Я доверял тебе, – говорит Алекс. – Не смей относиться ко мне с таким снисхождением. Ты не хуже других знаешь, на что я способен и что я видел. Скажи ты мне тогда, я бы все понял.

Он стоит к нему так близко, что практически вдыхает вонючий сигаретный дым Луны, и когда он смотрит ему в лицо, в его налитые кровью, потемневшие глаза и на изможденные скулы, то видит в них что-то знакомое. Так же выглядел Генри, сидя с ним на заднем сиденье внедорожника.

– У Ричардса что-то есть на тебя? – спрашивает Алекс. – Он заставляет тебя все это делать?

Луна колеблется.

– Я делаю это, потому что должен, Алекс. Это был мой выбор и ничей иной.

– Тогда скажи мне почему.

Луна делает глубокий вдох и отвечает:

– Нет.

Представляя, как его кулак летит Луне в лицо, Алекс отходит на два шага назад, за пределы досягаемости.

– Помнишь тот вечер в Дэнвере, – начинает он размеренно, дрожащим голосом выталкивая слова, – когда мы заказали пиццу и ты показывал мне фотографии тех детей, которых защищал в суде? И когда мы выпили целую бутылку того восхитительного виски, которую подарил нам мэр Боулдера? Я помню, как валялся на полу в твоем офисе, на уродливом ковре, пьяный в стельку, и думал: «Господи, надеюсь, я смогу стать таким же, как он». Потому что ты был храбр. Ты умел отстаивать то, что считал правильным. И я не мог перестать удивляться тому, откуда у тебя хватало наглости просто встать и делать то, что ты делал каждый день, когда все вокруг знали все о тебе.

На какое-то мгновение, судя по тому, как Луна закрыл глаза и облокотился на подоконник, Алексу кажется, что ему удалось достучаться до него. Но затем он обращает на Алекса свой жесткий взгляд.

– Люди ни черта обо мне не знают. Они не знают обо мне и половины всего. Так же, как и ты, – говорит он. – Господи, Алекс, прошу тебя, не становись таким, как я. Найди себе другой пример для подражания.

Алекс, окончательно вышедший из себя, задирает подбородок и выдает:

– Я уже такой же, как ты.

Его слова виснут в воздухе между ними, такие же реальные, как опрокинутый на пол стул. Луна моргает.

– О чем ты?

– Ты знаешь, о чем я. Думаю, ты всегда это знал, даже раньше, чем я.

– Ты не… – говорит он, заикаясь и пытаясь отогнать эту мысль. – Ты не такой, как я.

Алекс смеряет его взглядом.

– Я достаточно близок к этому. Ты понимаешь, о чем я.

– О’кей, ладно, малец, – наконец огрызается Луна, – ты хочешь, чтобы я был твоим гребаным наставником? Тогда вот мой совет: не говори об этом никому. Найди хорошую девушку и женись на ней. Тебе повезло больше, чем мне, – ты можешь это сделать, и это не будет считаться ложью.

Слова вырываются изо рта Алекса так быстро, что он не успевает остановить себя:

– Seria una mentira, porque no seria el.

Это было бы ложью, потому что это не был бы он.

Он сразу же понимает, что Раф улавливает смысл, потому что тот делает резкий шаг назад и ударяется спиной о подоконник.

– Не смей говорить мне это дерьмо, Алекс! – вскрикивает он, роясь в кармане пиджака, пока не откапывает там еще одну пачку сигарет. Вытряхнув одну, он принимается возиться с зажигалкой. – О чем ты вообще думаешь? Я из кампании вашего оппонента! Я не должен этого знать! Как после этого ты вообще можешь мечтать о карьере политика?

– А кто, черт возьми, решил, что политика должна состоять только из лжи, секретов и притворства?

– Так было всегда, Алекс!

– Давно ты так считаешь? – брызжет слюной тот. – Ты, я, моя семья и люди, с которыми мы работаем, – мы всегда стремились быть честными! Мне меньше всего хочется быть типичным политиком с идеальной внешностью и двумя с половиной детьми. Разве мы не решили с тобой, что весь смысл в помощи людям? В борьбе? Что же, твою мать, такого ужасного в том, чтобы позволить людям видеть меня таким, какой я есть на самом деле? А кто ты на самом деле, Раф?