Красный, белый и королевский синий - [127]
– Я хочу кое-что сказать тебе, – задыхаясь, произносит Генри, когда Алекс отрывается от него. – Я купил особняк. В Бруклине.
У Алекса отвисает челюсть.
– Не может быть!
– Может.
И на долю секунды перед его глазами проносится целая жизнь: следующий семестр, никаких выборов, которые нужно выигрывать, расписание занятий и Генри, улыбающийся на подушке рядом с ним в сером свете бруклинского утра. Это чувство просачивается в самую глубину его груди и разливается там, как разливается надежда. Хорошо, что все вокруг уже плачут.
– Ладно, народ, – раздается голос Захры, перекрывающий шум в ушах от прилива любви и адреналина. Тушь струится по ее щекам, а помада размазана по подбородку. Рядом с ней его мать разговаривает по телефону, затыкая другое ухо пальцем. Она отвечает на звонок от Ричардса с признанием поражения. – Победная речь через пятнадцать минут. По местам, поехали!
Алекс обнаруживает, что его тащат боком, сквозь толпу, к маленькому огражденному участку возле сцены, прямо за занавесом. Затем на сцене появляется его мать, Лео, Майк с женой, Нора с родителями и Джун с отцом. Алекс выходит вслед за ними, размахивая рукой в белом свете прожекторов и выкрикивая среди шума слова на разных языках. Он так увлекается, что поначалу не замечает, что Генри нет рядом. Обернувшись, он замечает его зависшего позади сцены, прямо за занавесом. Как и всегда, Генри не решается стать частью чьего-то момента.
Так не может продолжаться дальше. Он часть семьи. Он часть всего – всех заголовков, картин, страниц книг в Библиотеке конгресса, выгравированный там рука об руку с Алексом. Он один из них. Навсегда, черт возьми.
– Пойдем! – кричит Алекс, помахав ему рукой. На секунду замерев в панике, Генри задирает подбородок, застегивает пиджак и делает шаг на сцену. Он приближается к Алексу, сияя от радости. Алекс обнимает одной рукой его, а другой – Джун. Нора прижимается к его сестре с другой стороны.
Президент Эллен Клермонт выходит на трибуну.
ФРАГМЕНТ ИЗ ПОБЕДНОЙ РЕЧИ
ЭЛЛЕН КЛЕРМОНТ.
ОСТИН, ТЕХАС. 3 НОЯБРЯ 2020 ГОДА.
Четыре года назад, в 2016 году, как нация, мы стояли на краю пропасти. Были те, кто считал, что мы вернемся к ненависти, агрессии и предубеждениям. Были и те, кто хотел вновь разжечь давно забытые угли раскола в самой душе нашей страны. Вы взглянули им прямо в глаза и сказали: «Нет. Мы не станем этого делать».
Вместо этого вы проголосовали за женщину и ее семью, которые ходили по техасской земле, которые приведут вас к четырем годам прогресса и продолжат ваше наследие из надежд и перемен. И сегодня ночью вы вновь это сделали. Вы выбрали меня. И я смиренно благодарю вас за это.
Моя семья благодарит вас за это. Моя семья – это дети иммигрантов, люди, которые любят вопреки ожиданиям или осуждениям. Это женщины, решившие никогда не отступать от того, что правильно. Это хитросплетение историй, за которыми стоит будущее Америки. Моя семья. Семья вашего президента. В течение следующих четырех лет и далее мы сделаем все, что в наших силах, чтобы вы продолжали нами гордиться.
Второй залп конфетти все еще сыплется им на головы, когда Алекс хватает Генри за руку и говорит:
– Иди за мной.
Все слишком заняты празднованием и многочисленными интервью, чтобы заметить, как они выскальзывают через заднюю дверь. Обменяв велосипеды Лиама и Спенсера на ящик пива, Алекс запрыгивает на свой велик, а Генри, не задавая лишних вопросов, просто поднимает подножку и исчезает в ночи вслед за ним.
Почему-то на этот раз столица Техаса кажется совсем другой, несмотря на то, что совсем не изменилась. Остин, каким Алекс его помнит, это засушенная бутоньерка с выпускного в вазе возле радиотелефона, поблекшие кирпичи рекреационного центра, где он давал уроки детям после школы, пиво, которым угостил его незнакомец на разливе Бартон-крик. Блюда из кактусов, модный холодный кофе. Эта странная, необычайная постоянная атмосфера якорем живет в его сердце, который всю жизнь притягивает его обратно к земле.
Возможно, сейчас изменился не Остин. Изменился сам Алекс.
Они пересекают мост по пути в центр города, проезжают мимо серых опор линий электропередачи улицы Лавака. Бары забиты людьми в футболках с его лицом, выкрикивающими имя его матери, размахивающими флагами Техаса, США, Мексики и радужными флажками. По улицам эхом разносится музыка, которая усиливается, когда они добираются до Капитолия, где кто-то, поднявшись по парадным ступеням, установил динамики, из которых доносится песня Starship – Nothing’s Gonna Stop Us Now. Где-то в небе на фоне густых облаков вспыхивают фейерверки.
Сняв ноги с педалей велосипеда, Алекс скользит мимо массивного фасада Капитолия, выстроенного в стиле итальянского Возрождения – здания, в котором его мать работала каждый день, когда он был ребенком. Это здание выше Капитолия в Вашингтоне. Здесь все больше.
Дорога до Пембертон-Хайтс занимает двадцать минут. Проведя принца за собой в окрестности старого района Западного Остина, Алекс указывает Генри на двор, где они бросили велики. Их спицы все еще продолжают вращаться, отбрасывая тонкие тени на траву. Стук подошв дорогих кожаных ботинок по потрескавшимся ступенькам старого дома на Уэстовере звучит не более необычно, чем звук его собственных шагов. Именно так звучит возвращение домой.
