Красный бамбук — черный океан. Рассказы о Востоке - [125]

Но это так: необходимое отступление по ходу дела, ибо нас ожидала вкуснейшая рыба пабык — реликтовый безусый сом — тоже почти неизвестная за пределами региона.

На одном из островов, который называют просто «Островом второй рыболовецкой бригады», мы поднялись в свайную хижину, связанную из пальмовых циновок. Пока на угольях запекались обвалянные в толченом арахисе и перце нежнейшие куски пабыка, вставленные в расщепы бамбуковых палок, я рассказал рыбакам о цели нашей импровизированной экспедиции. Вполне понятно, что мне хотелось расспросить их до того, как в дело пойдет закуска и местный лиловый шун-шун, настоянный для пущей целебности на сколопендрах.

 — Слышать-то слышал, — со свистом затянувшись из бамбукового кальяна, сказал руководитель кооператива Кханти, — но видеть не приходилось… Правда, года три назад кто-то повадился рвать сети с рыбой, но, я так думаю, это был крокодил.

 — Какой еще крокодил! — возмутился более пожилой, загоревший до черноты рыбак по имени Пасеутх. — Они и не заходят сюда из болот, — он махнул рукой куда-то на синевшую в проеме окна вершину Пусе. — Я же сам вытащил застрявший в канатном узле обломок иглы. Вот такая! — он отмерил до локтя.

 — Роговая? — заинтересовался Сувантхон.

 — Как рыбья кость! До чего острая! Жаль, нельзя показать: заиграли детишки…

След, как и можно было ожидать, обрывался, но, покидая гостеприимный остров, нам казалось, что какой-то шаг вперед все же сделан.

Следующее наше путешествие начиналось от лодочной пристани бывшей королевской столицы Луанг Прабанга, знаменитого своими древними пагодами и тхатами, инкрустированными разноцветными зеркальцами, нестерпимо сверкавшими в лучах набиравшего высоту солнца. На сей раз нам предстояло плыть на ладьеподобном катере, который лао зовут «хмачак», с дощатым навесом и рулевым управлением на носу. Мы намеревались подняться до пещер Пак У и далее, уже на пироге, продолжить плавание по таинственной и чарующей душу реке У.

Как лунный серп, как ладья Озириса, скользнуло наше суденышко в глинистые воды Меконга, текущего с заоблачных долин Тибета и собирающего на своем великом пути через все страны Индокитая дань с бесчисленных речек и кишащих диковинной живностью озер.

Огибая пороги, минуя скалы, острова, окатанные горы сланца, наш кораблик несло вдоль лесистых холмов, и шапки нечистой пены качались в расходящейся волне. Когда казалось, что берега сближаются и мы вот-вот окажемся в теснине, следовал неожиданный поворот — и вновь многоцветное полотно джунглей бежало вдоль левого борта.

Между двух известковых, источенных кавернами скал желтая вода сделалась темно-зеленой, словно какое-нибудь лесное озеро в средней полосе. Сразу стало тихо и сумрачно. Двухсотметровым органом, вертикальными каменными складками готического собора высился теперь левый берег. Туго натянутые канаты лиан, качающиеся побеги ползучей крапивы и какие-то хищные корни льнули к ноздреватому туфоподобному камню, и пятачок дождя — где-то в зарослях и бесчисленных нишах конденсировались испарения — стучал на спокойной воде. Она словно кипела под безоблачным, быстро темнеющим сводом. Здесь-то и начиналась вожделенная У. По течению неслись лодки и плоты, где люди мео в черно-красных одеждах везли на продажу убитых зверей и живых, незнакомых нам змей в проволочных садках. Но все это были «ну», и мы перестали останавливать встречные лодки.

Я навсегда запомню рассыпающийся свет факелов в кромешных туннелях. Жгучие огоньки, вспыхнувшие на мгновение в неподвижных глазах рептилии, лениво скользнувшей во тьму. Нет, мы не искали здесь легендарных чудовищ, но было бы чертовски интересно узнать длину очередного растворившегося во мраке питона, или как там еще называют это живое бревно.

На обратном пути, после гостеприимных деревушек, затерянных в глубине леса, после обстоятельных бесед у очагов, где женщины прямо на раскаленных камнях раскатывают блины, туннель показался еще более душным и мрачным. Лишь ароматом цветущей чампы, повеявшим у лестницы, ведущей в пещерные храмы, был изгнан навязчивый запах плесени и явственное ощущение слизи, попавшей на кожу вместе с подземным дождем.

После долгого подъема по каменным растрескавшимся ступеням, осыпанным белым цветом священного дерева, открылся этот грот, осененный сидящим Майтреей — Метаей по-лаосски. В самом дальнем закутке мне показали высвеченную из мрака позолоченную резьбу. Навстречу лодке, очень похожей на наш катерок, из завитков, обозначавших волны, вставала полузмея-полурыба. Химера не выглядела устрашающей и настолько отличалась от традиционных изображений привычных драконов и змей-нагов, что хотелось верить словам проводника, будто мастер, умерший в конце пятидесятых годов, изобразил действительную сцену: встречу принца Петсарата, знаменитого охотника, с «ныа», которую тот благополучно убил.

Я вспомнил средневековые вьетнамские хроники, со скрупулезным постоянством отмечавшие случаи появления драконов. Уже в Москве я взял «Краткую историю Вьета», древнейший из дошедших до нас исторических источников, и сделал несколько извлечений, повествующих о подобных событиях. Вот некоторые из них, взятые почти наугад: