Красные, желтые, синие (сборник) - [31]
– Сына украли, теперь вещи его хотите, да?!
Я испуганно качала головой, пыталась произнести хоть слово, освободиться от намертво впившихся в моё плечо пальцев.
Тётя Нора повернулась к маме:
– Спокойная, думаешь, всех обманула? Думаешь, никто не узнает, что она, – тётя Нора тряхнула моё плечо, – азербайджанка? Что её отец убил моего мальчика? Нет, всем расскажу, соседей позову, в окно кричать буду! Хоть наполовину почувствуй, как это – терять единственного ребёнка, – хоть наполовину!!!
Тётя Нора обняла рапиру Артура и, рыдая, закричала:
– Возмездия! Возмездия! Возмездия! Вай, Аствац[57], возмездия!
После отъезда скорой мама выдвинула из-под нашей кровати пыльный коричневый чемодан с металлическими уголками и, не разбирая, начала кидать в него мои, свои вещи…
Снизу раздался тихий свист. Ерванд, высовываясь из окна такси, махал нам рукой.
Мы заглянули в тёти-Норину комнату. Дядя Сурик, поднявшись с кресла, молча обнял меня, маму, сунул в карман моей куртки несколько пятидесятирублёвых купюр. Мама вытерла ладонями мокрые щёки, склонилась над спящей сестрой, осторожно поправила одеяло, беззвучно прошептав: «Э-эх, Нора-Нора!»
Общежитие, где жил Ерванд, было битком набито бакинскими беженцами. Семьи, занявшие сразу по две комнаты, ещё летом после долгих споров и скандалов уплотнили, переселили. Специально для подъезжающих из Звартноца автобусов с беженцами комендант повесил у входа ватманский лист с надписью: «Болше мест у нас нет. Езжайте далше». Но Ерванд всё-таки упорно «дожимал» коменданта:
– Э, ладно, да, Тигран Карапетович! Людям жить негде, а для веника, тряпки и хлорки целую комнату дали! Как будто в туалете их нельзя поставить!
Мама, испуганно оглядываясь на стоящую рядом уборщицу, восклицала:
– Пусть в комнате как стояли, так и стоят. Мы их пальцем не тронем! В любое время приходите, берите.
Комендант, потеряв терпение, махнул рукой:
– А, что хотите, делайте! Арфеня, иди убери из кладовки вещи. Я тебе завтра в коридоре ящик с замком поставлю.
Наконец уборщица, раздражённо ворча себе под нос: «Скоро на нашей голове уже жить захотят!», выволокла из комнатки последнюю коробку. И пошла по коридору, ненадолго притормозив перед работающим телевизором.
– Бедные, несчастные люди! – всхлипнула уборщица, печально прикрыв рукой глаза. – Бедные, бедные!
По республиканскому каналу шла передача о геноциде армян 1915 года. Протяжно лились грустные звуки дудука, а на экране одна за другой сменялись потускневшие фотографии семидесятипятилетней давности. Растерянные мужчины, измученные женщины, полуживые старики, испуганные дети… Удивительно похожие на мою бабушку, Ерванда, маму, Алиду, на меня.
Утром Ерванд наменял где-то целый карман пятнадцатикопеечных монет и отвёл нас на переговорный пункт. Мама безостановочно набирала наш бакинский номер. И вдруг телефон откликнулся:
– Бэли![58]
– Алида?! – закричала мама. – Вагиф?! Вы кто? Что там делаете? Позовите Алиду, где Алида?
– На кладбище! – рявкнул кто-то в трубке, и тут же пошли короткие гудки.
Мама, не опуская трубку, набрала затерявшийся в конце записной книжки номер своей старенькой учительницы музыки, живущей на соседней улице. Старушка сразу заплакала, узнав маму, и, всхлипывая, начала рассказывать всё, что слышала. Про нападение на нашу квартиру. Про катафалк у ворот нашего двора. Про соседей, уехавших с Алидой в Кедабек хоронить папу. Про беженцев из Армении, вчера только вселившихся в освободившуюся квартиру.
– Крепись, Греточка! Хоть одну дочку сохранила! Слава богу, хоть только наполовину!
В Москве уже давно была осень. На улице всё время дул ветер, уносивший мимо нас коричневые кленовые листья, обрывки газет, нетерпеливых прохожих, у которых мы то и дело спрашивали дорогу в прокуратуру, редакцию «Правды», Министерство образования, армянское постпредство, Госкомтруд.
Никакого официального подтверждения нападения на нашу бакинскую квартиру мы, конечно, не получили. Ответ на запрос прокуратуры СССР был очень кратким: «Зафиксирована смерть 45-летнего Гаджиева Вагифа Ахмедовича вследствие обширного инфаркта миокарда. Квартира умершего ввиду отсутствия проживающих в ней граждан предоставлена остро нуждающимся очередникам». Этот листок мама с надеждой протягивала десяткам бакинских беженцев, толпящимся в Армянском переулке. Кто-то возвращал его с собственной длинной историей побега из Баку. Кто-то многословно объяснял, что инфаркт миокарда в качестве причины смерти вписан в каждый второй ответ на запрос московской прокуратуры о судьбе бакинских беженцев-армян. Кто-то участливо спрашивал, сколько лет было Алиде.
Мы всё время чего-то ждали, где-то регистрировались, просили, переспрашивали, получали какие-то талоны, карточки, удостоверения. И недоуменно вертели их в руках, как в Ереване, когда не могли прочесть ни одного слова, составленного из замысловатых кудрявых «иероглифов».
Мы жили в крошечном гостиничном номере на окраине Москвы. В Министерстве образования СССР маме предлагали работу учителя русского языка и литературы то в рязанской сельской школе, то в тамбовской. Просили ещё раз подумать, не бояться, обещали, что мы скоро привыкнем, адаптируемся. А услышав мамин сбивчивый, извиняющийся отказ, озадаченно пожимали плечами: не надеемся же мы навсегда остаться в Москве?! Да и сроки нашего проживания в ведомственной гостинице ограничены.
Калмыцкий поэт и писатель Алексей Балакаев родился на берегу Волги, в Шикиртя. Сотрудничал в краевой газете «Красноярский рабочий» с 1948 года. Книжка стихов А. Балакаева «Первая песня» вышла в 1959 году на калмыцком языке. Затем в Элисте выходят новые сборники: «Степная искра», «Счастье, подаренное Лениным», повести «Красавица Саглар» и «Продолжение жизни». Алексей Балакаев — автор первого калмыцкого романа «Звезда над Элистой». Много писатель работает и как переводчик. Он перевел на калмыцкий язык «Как закалялась сталь» Н.
«Я всегда хотел убить небо, с раннего детства. Когда мне исполнилось девять – попробовал: тогда-то я и познакомился с добродушным полицейским Реймоном и попал в „Фонтаны“. Здесь пришлось всем объяснять, что зовут меня Кабачок и никак иначе, пришлось учиться и ложиться спать по сигналу. Зато тут целый воз детей и воз питателей, и никого из них я никогда не забуду!» Так мог бы коротко рассказать об этой книге её главный герой. Не слишком образованный мальчишка, оказавшийся в современном французском приюте, подробно описывает всех обитателей «Фонтанов», их отношения друг с другом и со внешним миром, а главное – то, что происходит в его собственной голове.
Морские истории для детей, рассказанные юным неопытным матросом. Художник Тамбовкин Арнольд Георгиевич. Для дошкольного возраста.
Волчья лощина — живописный овраг, увитый плющом, с множеством цветов на дне. Через Волчью лощину Аннабель и её братья каждый день ходят в школу. Неподалёку живёт покалеченный войной безобидный бродяга Тоби. Он — друг Аннабель, благодаря ему девочка получает первые уроки доброты и сострадания. В Волчьей лощине Аннабель впервые сталкивается со школьной верзилой Бетти Гленгарри. В Бетти нет ничего хорошего, одна только злоба. Из-за неё Аннабель узнаёт, что такое страх и что зло бывает безнаказанным. Бетти заражает своей ненавистью всех в Волчьей лощине.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть о драматических событиях, связанных с борьбой народа манси за Советскую власть.