Красные волки, красные гуси - [14]

Я оставил картотеку на подоконнике и выбежал, чуть не забыв запереть за собой дверь.

* * *

Видимо, учения уже окончились, потому что во дворе дома стоял грузовик с включенными фарами и какие-то люди кряхтя поднимали в кузов что-то тяжелое. Сначала мне показалось, что это гроб, но потом я понял, что грузят пианино. Оно лаково блестело в лунном свете. Почему ночью? Я решил не ломать над этим голову, а, разглядев эмалевую табличку с номерами квартир над дверью парадной, взбежал на третий этаж. Несколько раз я нажимал на кнопку звонка под фамилией «Покровский» – были и еще кнопки и еще таблички с фамилиями, – мне показалось, что звонок не работает, и я все жал и жал, пока дверь не приоткрылась на длину цепочки.

– Я же сказал, к пяти утра, – недовольно буркнул Покровский.

– Борис Борисыч! Это я, Алик!

– А! – Он отстегнул цепочку. – Заходи.

Я зашел в темный коридор (свет он включил, но накал был опять никакой), и перевел дыхание.

– Все не так! Все получилось не так!

– Догадываюсь, – сухо сказал он. – Все всегда получается не так. А в данном случае что конкретно?

– Турция… Вы знаете, чья сейчас Турция?

– Ну да. – Он пожал плечами. – Турецкая Социалистическая республика – будто вы этого не знаете? Помнится, вы рассуждали на тему, что было бы, если бы Россия в свое время не вышла к Средиземному морю?

Выход в Атлантику. Босфор и Дарданеллы. Плацдарм в Малой Азии. Кто-то гораздо умнее меня взял и просчитал и не ошибся…

– Может, это и не так уж плохо, – пробормотал он, – учитывая, что сейчас творится на Дальнем Востоке.

– Да ничего там не творится! Не творилось, пока мы…

Пока Шарлотта не стала нарезать черный хлеб. Пока Соня не вышла замуж за Болконского. Пока…

– Что, – неуверенно сказал он, – было лучше?

– Гораздо лучше! Вы что, не помните?

– За мной должны заехать в пять утра, – сказал он, – нас перебрасывают в Красноярск. Я хотел хоть немного выспаться.

– Нельзя так. – Я почувствовал, как слезы затекают мне за воротник, и только поэтому осознал, что плачу. – Нельзя…

Тот румяный врач назвал это сверхидеей. Я думаю, это примерно то же, что мания, нечто, что гонит вперед, и сжимает грудь, и не дает дышать… Не будь ее, я бы, наверное, тоже принял все как есть, и не удивлялся бы, и успокоился. Но эта мания выжгла у меня в мозгу огненную печать, и я твердо помнил, что так не должно…

– Что? – Он близоруко моргнул, – вы хотите отменить Турцию?

– Да! Как же я… я же тренировался! Я же мечтал! Куда мне теперь плыть? Куда деваться?

– Но я не могу. Как можно отменить реальность?

– Но у вас же получалось! Вы ведь уже делали! До пяти еще есть время. Если подумать… найти что-то правильное… Правильную классику…

– У меня больше нет классики, – невыразительно сказал он.

– Тогда пошли! В библиотеку! У меня ключ – вот!

Я для убедительности встряхнул ключом.

– Алик, – сказал он, – вы вообще в курсе, что после двух ночи действует комендантский час?

– Я… нет. Но ведь сейчас только полвторого!

– За мной в пять должны заехать, – напомнил он.

– Если все пойдет как надо, никто никуда не поедет. Это все из-за «Тараса Бульбы»!

Он сказал:

– Мне кажется, вы преувеличиваете! Алик, а вы вообще… как себя чувствуете?

Я понял, что он уже и сам не помнил настоящей реальности. Может, подумал я в тихой панике, та реальность, где мы встретились, тоже была ненастоящая, потому что он ведь что-то и до этого читал, и все уже было искажено и намертво сцеплено, а на самом деле все было замечательно, в той, самой-самой первой, самой настоящей, и никто ко мне не приходил, и не разговаривал со мной, и не призывал к сознательности, и я не принес им свои конспекты лекций профессора Литвинова, и толстый румяный врач не приходил никогда, и если и приходил, то не ко мне…

У нас уже были космические корабли, подумал я, наверняка Луна и Марс, и орбитальные поселения и на Земле не было границ, и моря принадлежали всем.

Мне захотелось ударить его, и я с трудом заставил себя разжать стиснутые кулаки.

Нет, сказал я себе, просто его странные способности развились совсем недавно, и он не умеет ими управлять, его надо просто научить, подтолкнуть, не может же быть, чтобы все нельзя было сделать лучше, только хуже – надо просто знать как, смогли же эти подгрести под себя Турцию!

Он даже хотел захлопнуть дверь, но я сунул ногу в щель и сказал:

– Нет!

– Алик, – сказал он, – послушайте.

– Я ведь сумасшедший. У меня и справка есть. Хотите, покажу?

Я так смотрел на него, чтобы он понял, я могу сделать все, что угодно, абсолютно все, что угодно, и мне ничего за это не будет… ну, почти ничего.

И он почувствовал это и на самом деле испугался.

– Ладно-ладно, – сказал он, – пошли. Только… не надо так горячиться, Алик!

* * *

Булыжник блестел, словно политый водой, черные тени лежали на нем, и наши торопливые шаги отдавались эхом в темных подворотнях.

Без десяти два мы стояли у двери библиотеки. На ней висел огромный амбарный замок, а еще она была опечатана – и со шнурка свисала бумажка с надписью:

«Объект находится под особым контролем Штаба Гражданской Обороны»

Он сказал:

– Вот и все. Это вы нарочно меня сюда вытащили?

И присел на ступеньку.