Красные тюльпаны - [11]

Две первые прорвавшиеся машины, проехав примерно с километр, остановились около густого подлеска. Немцы выскочили из кузовов, развернулись цепью и пошли на выручку своим, стараясь обойти партизан с фланга.

Тогда Андрюхин приказал выдвинуть пулемет навстречу наступающим немцам и направил для прикрытия пятнадцать бойцов во главе с Гордеевым. Партизаны пробрались за кусты, рассыпались в линию справа и слева от пулемета.

Две подбитые машины на дороге горели. Уцелевшие гитлеровцы все еще вели огонь по кустам, кидали гранаты, которые не долетали до партизан — взрывались на склоне бугра.

Фашисты, заходившие с фланга, успели приблизиться на такое расстояние, что пули уже взрывали фонтанчики мерзлой земли перед заслоном партизан, стригли ветки кустов.

Бой разгорелся злой и упорный. Пулеметным огнем партизаны сдерживали наседавших немцев: они все ближе и ближе подступали к кустам короткими перебежками, подгоняемые окриками офицера. На некоторое время они залегли и готовы вот-вот броситься в последнюю атаку, но почему-то не торопились: то ли принимали решение, чтобы действовать наверняка, то ли выжидали.

По плотности огня они чувствовали, что партизан не так уж много с этой стороны, и видимо, надеялись на то, что у них скоро иссякнут боеприпасы.

Партизан от немцев всего-навсего отделяло двести метров. Гордеев видел, что если хотя бы половина фашистов прорвется к кустам, то они сомнут его небольшую группу. Он решил держаться до последнего и приказал:

— Приготовить гранаты! Стрелять по команде! Аверкин, пулемет на левый фланг! Бить короткими очередями.

И только пулеметчик Николай Аверкин и его второй номер перевели «максим» на левый фланг, немцы поднялись и пошли, поливая гордеевскую группу свинцом из автоматов.

— Аверкин, огонь! — скомандовал Гордеев.

Как швейная машинка, с частыми перерывами, застучал пулемет, заработали партизанские автоматы. Сраженные пулями гитлеровцы падали, но остальные продолжали продвигаться. Казалось, минута-другая, и они уничтожат партизан. А когда в ход пошли гранаты и кинжальный огонь отрезал фашистам путь вперед, они снова залегли, и в это время все будто перевернулось на поле боя: из густого подлеска выскочила группа бойцов в красноармейских шинелях, с винтовками наперевес, и с криком «Ура!» кинулась на немцев с тыла. Они без выстрелов быстро приближались и готовы были вот-вот сойтись в рукопашной, нацелив на врага шильную сталь штыков.

Немцы, не ожидавшие этого натиска, вскочили с земли, забегали, заметались по полю. Участь фашистов была решена. Их растерянность сделала свое дело.

Партизаны, окрыленные неожиданной поддержкой, поднялись и с криком «Ура!» пошли на сближение с немцами.

Фашисты повернули назад и, почти вслепую стреляя на бегу, бросились на прорыв в сторону красноармейцев. Пулемет бесперебойно бил по ним с фланга. Но вот он смолк.

Красноармейцы сошлись с последней группой фашистов. Лишь пять гитлеровцев прорвались к своим машинам.

Когда бой стих, красноармейцы вынесли к дороге трех павших в бою своих товарищей и положили их на бугре, у поворота дороги, под тремя белыми березами.

Партизаны собрали трофеи, сошлись радостные и возбужденные у берез. Увидя лежащих на снегу трех погибших в бою красноармейцев, смолкли, сняли шапки. Неслышно и тихо сыпал снег, словно опускалась с неба прозрачная тюлевая пелена. Снег падал на лица и руки лежащих под белыми березами красноармейцев, не таял.

Андрюхин, приняв доклады у взводных, которые сообщили, что среди партизан нет убитых, а только два легко ранены, распорядился перевязать их и, подойдя к красноармейцам, спросил командира, приметив в петлице его шинели кубик:

— Из какой части, товарищ младший лейтенант?

— Из разных частей все мы, — хмуро ответил худощавый, молодой и весь обросший густой щетиной лейтенант. — К линии фронта пробиваемся, из окружения.

— Почему на немца шли без выстрела?

— Патронов нет. Все раздарили фашистам в прежних боях. А тут увидели такое жаркое дело, решили погреться в рукопашной.

— Документы имеете? — спросил Андрюхин.

— Имеются. А вы кто будете, чтобы у нас их проверять? Усомнились в нас, что ли?

— Нет, не усомнился. Но порядок того требует. Я командир партизанского отряда имени Щорса. И право на то имею полное.

Лейтенант вынул из нагрудного кармана командирскую книжку, протянул Андрюхину. Тот внимательно ознакомился с документом и, возвращая, спросил:

— Вы коммунист, товарищ Баутин?

— Так точно, товарищ капитан. Коммунист с тридцать девятого года.

— Откуда родом?

— Сибиряк я.

— Добро. Людей своих знаете?

— Были вместе не в одном бою.

— А эти кто? Фамилии помните? — Андрюхин взглянул на лежащих под березами трех красноармейцев.

— Помню. Всех троих, как себя знаю. Сычев, Ушаков, Квасов. Все трое москвичи. Двое, те что помоложе, в моей роте числились.

Партизаны и красноармейцы вырыли под березами братскую могилу и захоронили в ней трех погибших бойцов. А потом молча вскинули вверх карабины и автоматы, отсалютовали своим боевым товарищам.

Андрюхин, Гордеев и младший лейтенант Баутин тоже выстрелили из пистолетов в воздух. Спрятав свой ТТ в кобуру, Андрюхин обратился к красноармейцам: