Красные пианисты. Жёлтый круг - [17]

— Я — Шульце-Бойзен, — сказал Харро вахману и протянул ему свое служебное удостоверение.

Охрана завода уже была предупреждена. Вахман сделал знак своему напарнику, и тот открыл шлагбаум.

Шульце-Бойзен въехал на территорию завода и повел машину по центральной магистрали. Слева остался цех № 36, справа — инструментальный и деревообделочные цеха.

Конструкторское бюро — большое четырехэтажное здание — находилось справа по ходу движения автомобиля. Перед бюро разбили яблоневый сад.

Харро остановил машину и открыл дверцу со стороны Либертас.

Вместе они направились по бетонной дорожке вдоль фруктовых деревьев к зданию.

Секретарша Хейнкеля Мария Хуперт тоже была предупреждена.

— Как доехали?

— Спасибо, хорошо.

— Хозяин ждет вас.

— Мария, я оставляю на ваше попечение Либертас. У вас, у женщин, всегда ведь найдется о чем поговорить в течение получаса. Не правда ли?

— Не беспокойтесь, мы найдем о чем поговорить.

Эрнст Хейнкель сидел в кабинете за большим дубовым столом, заваленным чертежами. Увидя Шульце-Бойзена, он встал и пошел ему навстречу. Они обменялись рукопожатием.

Владелец гигантской авиастроительной компании Эрнст Хейнкель был евреем. Чтобы уладить «дело», по приказанию Гитлера создали специальную расовую комиссию, которая установила, что Хейнкель — «стопроцентный немец». В один из своих визитов на «Мариине» Гитлер сфотографировался с Хейнкелем, и эта фотография, увеличенная, висела теперь как охранная грамота в кабинете.

Шульце-Бойзен и Эрнст Хейнкель знали друг друга не первый год, и им не было необходимости, когда они оставались вдвоем, вскидывать руку в нацистском приветствии: «Хайль Гитлер!» Наедине они могли позволить себе просто обменяться рукопожатием.

— Рад вас видеть.

— И я тоже. А вы это здорово придумали — с убежищами для полицейских. Но понадобятся ли они? — спросил Харро.

— Будем надеяться, что нет. Но предосторожность, а точнее, предусмотрительность не мешает.

— Это ваша идея?

— Моя.

— И как вам в голову пришла такая мысль?

— Очень просто. Видите башню? Подойдите сюда.

Хейнкель и Шульце-Бойзен подошли к широкому окну. В зелени деревьев высилась пятнадцатиметровая башня. Она тоже была сделана на конус.

— Диаметр ее стенок — полтора метра, — пояснил Хейнкель. — Она имеет пять этажей. Крыша — толщиной в полтора метра. Перекрытия между этажами — по полметра железобетона. Прямое попадание в нее почти исключается. Но даже если такое случится, то самая крупная бомба может повредить только верхний этаж. Взрыв рядом не может причинить никакого вреда, тем более опрокинуть башню. Когда мы сделали башню, я подумал о своих  г л а з а х, о вахманах, об охране завода. Ведь на «Мариине» уже сегодня работает несколько тысяч военнопленных французов и поляков. А за ними нужен глаз да глаз, особенно во время воздушных тревог.

— Хорошо придумано, — согласился Шульце-Бойзен. — Я доложу рейхсмаршалу Герингу о вашей идее.

— Был бы весьма признателен.

— Я заехал к вам, господин Хейнкель, по поручению руководства министерства авиации. Наши военно-воздушные атташе в своих донесениях пишут о множестве неполадок в «Хейнкелях-111», которые в последнее время прибыли в Румынию и Венгрию.

— Можно ли поподробней ознакомиться с этими претензиями? — спросил Хейнкель.

— Конечно. Я захватил с собой перечень. — Шульце-Бойзен вытащил из портфеля папку и подал ее Хейнкелю. Тот развернул ее, бегло просмотрел.

— Все это не конструктивные недостатки, а результат плохой работы, — сказал он.

— Для люфтваффе это не имеет значения, — заметил Харро. — Самолеты выходят из строя.

— Согласен. Но для меня — имеет. Большая часть квалифицированных рабочих призвана в армию. Я уже сказал вам, что сегодня на «Мариине» несколько тысяч военнопленных. Они не освоили еще новых профессий, а немцы-мастера не успевают за всем проследить.

— А вы не допускаете мысли о саботаже?

— Допускаю. Поэтому я и сказал вам, что за чужестранцами нужен глаз да глаз. Но можете доложить в министерстве, что саботажникам на «Мариине» не будет никакой пощады!

Шульце-Бойзен не сомневался в этом. Хейнкель с таким рвением доказывал нацистскому руководству свою «арийскость», что ему могли позавидовать конструкторы-немцы.

— Хотите взглянуть на машину, над которой я сейчас работаю? — спросил Хейнкель.

— Охотно.

Хейнкель и Шульце-Бойзен подошли к закрытой стене. Авиаконструктор нажал на кнопку, и гофрированная штора сжалась в гармошку и сдвинулась вправо.

Перед глазами Харро открылся чертеж. Опытный взгляд его сразу отметил, что самолет будет покрупнее, чем «Хейнкель-111».

— Бомбардировщик? — спросил он.

— Вы угадали. Только в два раза мощнее «сто одиннадцатого».

— Но у него всего два мотора, — заметил Бойзен.

— Два. Но это два спаренных мотора.

— Интересно. А это что? — спросил Шульце-Бойзен. На стене дальше виднелась еще часть чертежа. Самолет не имел пропеллера.

— Это так, — смутился Хейнкель. И нажал на кнопку. Штора закрыла стену.

— Мессершмитт уже работает над машиной с реактивной тягой, — демонстрируя свою осведомленность, сказал Харро. — Вы тоже?

— Пробую. Но мой «малыш» еще в пеленках.

— Ну, мне пора. Либертас уже заждалась меня, наверное. Хотим завтра позагорать в Варнемюнде.