Красные пианисты - [27]

 — В университете я изучала немецкий, потом с отцом мы жили в Берне, так что могу объясняться и по-немецки.

 — Дас ист шён! — с неподдельной радостью воскликнул Петерс.

 — Вы немец? — с любопытством спросила Рита.

 — А как вы догадались? — в свою очередь спросил Ганс.

 — У вас совсем другой выговор, другой акцент, совсем не похожий на бёрнердойч.

 — Да, я немец. Стопроцентный немец и совсем недавно оттуда. — Петерс кивнул головой в ту сторону, где должна была, по его мнению, находиться Германия.

 Он ждал следующего вопроса, но Рита его не задавала.

 Тогда Петерс поинтересовался:

 — А вы не бывали в Германии?

 — Нет.

 — Это ваше счастье!

 — Почему?

 — Потому что эта страна превратилась в огромную тюрьму.

 И эти слова у Риты не пробудили любопытства.

 Петерс решил не спешить. Пустил в ход набор своих обычных комплиментов, но они, по всему видно, скользнули мимо Ритиного сердца. Петерс сказал, что она очень мило произносит слово «шё-ён»[7] и теперь это слово всегда будет ассоциироваться с ней, с Ритой.

 У итальяночки были шелковистые длинные волосы, они просто текли у него между пальцами. Ганс не преминул сказать ей и об этом.

 — Не могли бы вы сегодня поужинать со мной? Я знаю один замечательный ресторанчик!

 — Сегодня — нет.

 — А завтра?

 — Вам этого хочется?

 — Очень.

 — Хорошо, — согласилась Рита.

 Ресторанчик действительно оказался симпатичным. Вместо электрических лампочек в бронзовых старинных подсвечниках горели свечи. Настоящие свечи, а не их имитация, которую можно было встретить даже в кирхах. Ресторанчик славился итальянской кухней, а Рита соскучилась по национальным блюдам. Дома она готовила редко.

 На деревянный помост вышло несколько музыкантов. Полилась мягкая, мелодичная музыка. Одна пара пошла танцевать. Ганс с Ритой тоже танцевали танго.

 Вдруг на помост выскользнула танцовщица в черном трико с блестками. Откуда-то сбоку ударил яркий луч — зажегся прожектор.

 Ганс резким движением закрыл глаза.

 — Что с вами?

 Петерс ответил не сразу.

 — Извините, не сдержался. Они тоже всегда зажигали прожектора.

 Рита ждала, что он пояснит свою мысль, но Петерс молчал. Тогда она спросила:

 — Кто — они?

 — Охранники. В концлагере…

 — Вы были в концлагере?

 Петерс молча кивнул. Она не решалась расспрашивать дальше. Было видно, что ему тяжело вспоминать об этом. Но через некоторое время он сам заговорил.

 — У них там было много забав. Зимой они любили выгонять заключенных на аппельплац. Не всех. Несколько человек из барака. Заставляли раздеться догола. Направляли на них с вышек прожектора и поливали водой из брандспойтов… Заключенные, конечно, пытались убежать, уклониться от струй ледяной воды, но эсэсовцы их снова ловили лучами прожекторов и снова поливали… И еще у них была такая «игра». Провинившегося заставляли танцевать в лучах прожекторов. Танцевать и не закрывать глаз, не опускать головы! И в какую бы сторону вы ни поворачивались, вам в глаза бил острый, как бритва, свет.

 Все это было правдой. Петерс через все это прошел. Поэтому в его словах звучало неподдельное волнение. У Риты на глазах невольно выступили слезы. Ганс заметил это и как бы спохватился:

 — Зачем я рассказываю вам об этом?

 — Нет, нет, рассказывайте, простите меня. — Рита уголком платочка смахнула слезинку со щеки.

 — Нет, мы не будем больше говорить об этом, — твердо сказал Петерс.

 Как хотелось Рите сказать Гансу, что она не только ненавидит фашизм, но и борется с ним! Но разговоры на эту тему с кем бы то ни было ей были строжайше запрещены Шандором Радо..

 Ресторанчик они покинули после полуночи. Ганс проводил ее. На прощание Рита позволила поцеловать себя.

 Дома, приняв ванну и очутившись в теплой постели, Рита, переполненная впечатлениями, долго не могла уснуть.

 Говорить ли «Альберту» (Шандору Радо) о своем новом знакомом? Если она скажет, то как бы поставит под сомнение его рассказ о концлагере, о побеге…

 Ганс по дороге успел ей рассказать и об этом.

 Нет, она не станет пока ничего говорить Альберту. Она поговорит с Леной. Знает ли она бывшего депутата рейхстага от Германской коммунистической партии Франца Зигеля?

 Рита спросила в тот вечер Ганса, не собирается ли он продолжать бороться с фашистами.

 — Нет, — ответил Ганс. — Я не хотел бы снова попасть к ним в лапы! Вам, наверное, трудно меня понять.

 — Нет, почему же? Я понимаю. После того, что вы пережили… Вы уже свое сделали…

 На другой день Рита встретилась с Леной.

 Лена подтвердила:

 — Да, Зигель был депутатом рейхстага от компартии.

 — Вы ему верите?

 — Конечно. Но работать он с нами не может. Он был слишком заметной фигурой, и здесь за ним, наверное, следят, — как бы предваряя вопрос Риты, сказала Лена.

 «Значит, Ганс говорил правду! — мелькнуло у Риты. — Но он незаметный человек. Не был даже коммунистом. Он просто ненавидел Гитлера, как ненавижу его я. Таких здесь, в Швейцарии, тысячи, и, конечно, никто за ним не следит».

 Наконец она нашла близкого человека, с которым может говорить обо всем! Почти обо всем. Что касается ее секретной работы с Альбертом, она о ней не скажет даже Петерсу. Это не ее тайна. Но когда-нибудь наступит время, и она сможет ему сказать. Но это «когда-нибудь» случится, наверное, не раньше, чем кончится война. Как удивится тогда Ганс, как обрадуется!..