Красные листья - [168]

— Ну это уже, кажется, переходит все границы. Вот что, дружок, с меня хватит. Убирайся отсюда вон, или я позвоню в полицию.

— Нет нужды, — усмехнулся Спенсер. — Я уже здесь.

Натан сделал движение к телефону, возле которого лежал пистолет.

На затылке у Спенсера поднялись волосы, он крикнул:

— Не двигаться!

— Или что? Я устал от этих твоих игр. — Натан сделал еще шаг.

— Натан, я тебя предупреждаю. Не двигайся. — Спенсер взял револьвер в обе руки и принял стойку для стрельбы.

Натан был теперь всего в нескольких коротких шажках от своего пистолета. При достаточной ловкости, которой Натану не занимать, пистолет через мгновение окажется у него в руке.

— Что ты собираешься делать, Спенсер Патрик О'Мэлли? — выкрикнул Натан с такой злобой, что Спенсера затрясло. — Неужели я стою того, чтобы тебе терять свою работу? А может быть, не только работу?

— Натан, я же сказал тебе, что ты не стоишь ничего, даже пыли с ее черных ботинок.

В следующее мгновение Натан рванулся к пистолету. Спенсер опустил «дешевый ствол» чуть ниже и выстрелил, целясь ему в бедро. Натан упал, выронив пистолет на пол, и отчаянно пытался нащупать его на ковре. Но в темноте не было видно, куда он упал. Только потом Натан обратил внимание на свою ногу и судорожно зажал ладонями рану.

В соревнованиях по стрельбе в темноте у Спенсера всегда были самые высокие показатели.

— Что ты наделал? — выдохнул Натан. — Что ты наделал?

Даже в темноте Спенсер видел кровь, хлынувшую сквозь пальцы Натана. И вот уже она лилась потоком на ковер. В этом не было для Спенсера ничего неожиданного. Он и рассчитывал прострелить ему бедренную артерию.

Прежде чем он истечет кровью, у Натана Синклера в запасе было четыре минуты. Спенсер вдруг подумал: «А Кристина имела в запасе четыре минуты?»

— Что ты наделал? — прошептал Натан. Голос его дрожал от бессильного гнева. Он лежал на полу, прижав ногу руками. А кровь текла ровным густым потоком. Но не красным. В этой комнате сейчас цвета отсутствовали. Яркие перемежающиеся блики от телевизора делали комнату черно-белой. Кровь Натана была черной.

Спенсер опустил револьвер. Он знал, что эта штука ему больше не понадобится. Подойдя поближе к Натану, он сел рядом на корточки, примерно в метре от его головы.

— Я пришел сюда не для того, чтобы арестовать тебя, и не для того, чтобы каким-то образом вырвать у тебя признание. Я пришел тебя казнить. Под этой одеждой у меня бронежилет. Я его надел, потому что знал, с кем имею дело. Слава Богу, он мне не понадобился.

Глаза Натана начали затуманиваться.

— Ты еще слышишь меня, Натан? Надеюсь, ты понимаешь, что умираешь. Кристина Синклер была единственным человеком в мире, кто мог бы оплакать твою смерть. Но она ушла, и теперь ты умираешь тоже, и нет на земле ни единой души, которая скорбела бы по тебе, которая взяла бы твое тело, когда тебя найдут здесь через многие месяцы недовольные ребята из Ю-пи-эс [48] или садовник. Ты будешь лежать здесь в своей собственной засохшей крови, мертвый, и никто не поинтересуется, где ты, не спросит о тебе, никто не будет выкрикивать твое имя, никто не обеспокоится, куда это ты пропал. У тебя не будет рядом маленького мальчика, который бы сидел с тобой до утра, ожидая, когда ты поднимешься, как это было в случае с тобой и твоим отцом.

— И когда тебя найдут, — продолжил он срывающимся голосом (на глазах у него появились слезы), — и коронер прикажет увезти твое тело, ты будешь лежать в морге государственной больницы, пока власти штата не похоронят тебя на кладбище для бедных или кремируют, а прах оставят в печи. Никто не прольет по тебе слезы, потому что ты, кроме горя и смерти, ничего никому в этом мире не принес. А теперь ты покидаешь его и отправляешься в гораздо худшее место. Ты получил именно то, что заслужил. Ты говорил как-то, что Кристина приходит к тебе во сне. Так вот, примерно минуты через две ты умрешь и никогда больше ее не увидишь. Даже там.

Говорить Натан уже не мог, он только смог прошептать:

— А вот это неправда, детектив. Ты… ты проливаешь сейчас по мне слезы.

Спенсер вздрогнул:

— Не по тебе, сволочь. Не по тебе.

Шли секунды.

— Как ты это сделал? — прошептал Спенсер, наклонившись над ним. — Как ты заставил ее — обнаженную, в холод, боящуюся темноты — пойти к тебе в кромешную ночь?

Натан, наконец, отпустил руки, которыми прижимал раненую ногу, и она глухо стукнула по ковру.

— Это все непра… — начал он, а затем вдруг добавил: — Она боялась ночи, но не меня. Со мной она могла пойти куда угодно.

Спенсер не мог говорить. Он чувствовал запах крови и другие сопутствующие смерти запахи, и его замутило.

— Натан, — произнес он наконец, — чего теперь-то скрывать? Наш разговор я на пленку не записываю, да если бы и записывал, тебе-то какая разница. Сейчас-то чего ты боишься?

И Натан ответил:

— Смерти.

— А Кристина, по-твоему, смерти не боялась?

— Да, — ответил он. — Боялась. — И затем добавил очень тихо: — Она не хотела умирать.

Спенсер громко застонал от отчаяния, боли и бессилия.

— Эта смерть тебе наказание за нее, и за ее мать, и за бабушку, и за отца, и за Элизабет Барретт, и Конни Тобиас. И за меня тоже. Господь дал тебе свободу воли, и посмотри, как ты ею распорядился. Ты оставил Кристину одну на снегу… Рядом не было даже священника, который бы благословил ее уходящую душу…