Краснов - Власов - [45]

Из всего того, как они рисовали мне жизнь в Лиенце, у меня сложилось представление, что казачий стан уже приспособился к новым условиям жизни и что его положение мало изменилось. Переменились только хозяева: раньше были немцы, теперь стали англичане. Была разница в том, что боевые казачьи части прежде вели борьбу с партизанами, а сейчас они производили занятия мирного времени, но, правда, без оружия. В остальном все как будто бы, оставалось по прежнему. Существовал, как и раньше, штаб Доманова, но в уменьшенном виде, без оперативного отделения. Если прежде с вопросами продовольствия, обмундирования, расквартирования, снабжения бензином и другими требованиями обращались к немцам, то теперь все бумаги о нуждах казачьего стана направлялись по адресу английского Майора Девис, коменданта г. Лиенца. С внешней стороны такое суждение быть может и правильно, но с внутренней, психологической, конечно, нет. Раньше все жили глубокой верой, что, если военное счастье повернет на сторону Германии или она заключит сепаратный мир с Западными союзниками, то, в результате — свержение коммунистической власти неминуемо и, значит, все смогут вернуться на Родину. Теперь это отпало. Теперь каждого неотступно преследовал и терзал назойливый и неразрешимый вопрос: что же дальше будет с нами?

Весьма важно привести еще одну интересную и очень характерную деталь. Многие офицеры, в том числе и С. Н. Краснов, желая подчеркнуть доброжелательное отношение англичан, ссылались на новое их распоряжение, в силу которого, с завтрашнего дня, т. е. с 27 Мая, все казаки перечисляются на усиленное довольствие и будут получать полный английский паек.

Действительно, утром следующего дня, будучи гостем коменданта штаба Майора П., я получил весьма обильный за&трак, каковой, в сущности, был достаточен почти на два дня. Но радость получения усиленного продовольственного пайка продолжалась недолго. Уже около 10 часов, утра она была омрачена английским распоряжением. Всем офицерам без исключения, было приказано немедленно сдать оставленное им ранее оружие, т. е. револьверы. Эта весть молниеносно разнеслась по казачьему стану. Начались своеобразные толкования, предположения и догадки.

Невозможно передать, как каждый, с кем мне пришлось говорить по этому поводу, по своему объяснял это распоряжение. Скажу лишь, что только одиночки, как редкое исключение, если еще и не угадывали истинную причину отобрания оружия, то скорее инстинктивно чувствовали, что за ним кроется что-то таинственное, не предвещающее ничего доброго. Возможно, что известную роль в усыплении подозрительности офицеров, сыграло распоряжение об увеличении продовольственного пайка и, тем самым, облегчило, англичанам выполнение их коварного замысла. Целый день эта тема горячо обсуждалась. Но мне не пришлось слышать, чтобы кто-нибудь высказал предположение, каковое отвечало бы действительной цели этого распоряжения.

Значительную часть дня я провел в поисках комнаты, почему мой визит П. Н. Краснову отложил на завтра.

28 Мая был дивный, теплый солнечный день. Около 10 часов утра я вышел на двор и сел на каменный забор у дороги, проходившей непосредственно у барака. Дорога поднималась в гору. Издали я увидел спускавшегося по ней С. Н. Краснова. Одновременно, с другой стороны, поднимался в гору какой-то офицер. Около меня они встретились. Офицер, видимо, один из адъютантов Доманова, приложив руку к козырьку, сказал Ген. С. Н. Краснову: «Г-н генерал, Атаман приказал передать Вам, чтобы Вы в час дня были на площади перед штабом. Все офицеры должны ехать на «сообщение» английского генерала[26]. На это Семен Николаевич спросил: «А Генералу Краснову это известно?» — «Так точно, Г-н генерал», — ответил офицер. «К Ген. Краснову послан специальный курьер.»[27]

Семен Николаевич остался со мной, а офицер пошел к бараку. Мне было видно, как он останавливал офицеров и каждому что-то говорил. Вне сомнения, он передавал распоряжение о сборе всех на площади, откуда должны будут отправиться на «сообщение».

Из разговора с Семен Николаевичем я выяснил, что для него самого это распоряжений является полной неожиданностью и он не имеет никакого понятия, на какую тему будет с ними говорить английский генерал. В дальнейшем разговоре со мной он высказал предположение, что, быть может, всему казачьему стану будет предложено перейти на службу в оккупационные войска или же отправиться в английские колонии. В его голосе чувствовалась и надежда и даже некоторая уверенность. У него не было ни малейшего подозрения, что за этим кроется что-то совершенно иное. Тем более я, будучи еще далек от жизни казачьего стана в Лиенце, не мог сомневаться и видеть в вызове на «сообщение» какой-нибудь скрытый смысл.

Только коменданта Майора П. это распоряжение сильно встревожило. Он сказал мне: «Я боюсь, Ваше Превосходительство, не есть ли это какая либо ловушка?» но и он не мог догадаться в чем именно она могла состоять. Сопоставляя вчерашнее отобрание оружия и сегодняшнее приглашение на «сообщение», он бессознательно чувствовал, что оба эти факта между собой тесно связаны и за ними что-то кроется. Позднее я узнал, что он, как комендант штаба, уклонился от поездки на «сообщение». Под влиянием своего предчувствия, он, после отъезда офицеров, пошел домой на частную квартиру, с целью переодеться в штатский костюм и немедленно покинуть Лиенц. Но он не успел осуществить свое намерение. Как раз в тот момент к его дому подъехал военный автомобиль. Английский офицер, в сопровождении вооруженных солдат, вошел в комнату и сказал: «Вы, майор П., обязаны сейчас со мной ехать.» Точно таким способом были дополнительно увезены на «сообщение» и все остальные офицеры, которые, в силу своих служебных обязанностей, оставались тогда еще в Лиенце. Майор П. отбыв 10 лет на советской каторге, в 1956 году получил разрешение возвратиться в Германию. Из английских рук ускользнули и, значит, спасли свою жизнь, лишь отдельные смельчаки, преимущественно молодые офицеры. Они, вместо явки на сборный пункт для поездки на «сообщение», сразу же ушли в горы. Одни из них руководились соображениями, что все офицеры будут посажены в штрафной лагерь за колючую проволоку, другие — предполагали даже отправку в Советский Союз.