Красное золото - [13]

Опять не то: «…такие-то и такие-то, всего — пятнадцать человек, не вернулись в расположение полка из отпуска, в связи с чем прошу…». Понятно что «прошу» — найти басурманов и расстрелять к чертовой бабушке. Подумаешь, из отпуска не вернулись: весна же, пахать надо, а их — в дезертиры, да и к стенке… Диамат. Впрочем, потому-то эта война и зовется гражданской, что граждане одной страны изничтожают друг друга под корень без скидок на землячество и родственные отношения. А диалектика в том, что сами они считали себя гражданами разных государств: одни — Российской империи, а другие — РСФСР (сиречь — социалистического отечества. Которое в опасности). А друг друга и всех прочих и те и другие относили к безусловными врагами державы и законности.

Идем дальше.

Не то,… не то,… Стоп! Назад!

Хм… Документ как документ. В меру затертый и мятый, края — словно бы обгрызенные мышами… Совершенно стандартное донесение прекрасно мне знакомого по прочим аналогичным рапортам комиссара Отдельного пехотного полка 2-й армии товарища Ивана Макухи о разгроме отряда белых. Ну, разгромили — и разгромили, дело обычное. Судьба самого комиссара Макухи существенно интереснее, на мой взгляд. По окончании гражданской войны он, как и многие военные, поддерживал товарища Троцкого, за что и был сначала бывшими соратниками вычищен из партии, а затем, как теперь говорят федералы в Чечне, «зачищен». Впрочем, вычищавшие бывшего комиссара сподвижники из обкома и ЦК, равно как и «зачищавшие» бывшего троцкиста ребята из НКВД, пережили самого Макуху не надолго. Но он попал в первую волну репрессий, а потому был не так давно полностью реабилитирован и именем его назвали даже одну из городских улиц — кривой короткий переулочек на грязной окраине, поскольку улицы центральные, чистые и прямые, давным-давно были «заняты» более удачливыми и известными сотоварищами бедняги-комиссара. Прокатившееся же в начале девяностых по столицам цунами переименований до наших периферий добралась лишь в виде слабой зыби — пошумели как-то человек пятьдесят у стен тогда еще обкома, что неплохо бы, мол, проспекту имени одиозного товарища Ворошилова вернуть прежнее имя — Гильдейский, да и разошлись, не солоно хлебавши. Так и носит одна из центральных магистралей имя бесталаннейшего маршала русской истории…

Так что же в нем не так, в этом стандартном рапорте?

Я в десятый раз перечитывал текст. Ничего, вроде бы, особенного. Я подобных депеш уже сотни изучил, если не тысячи. И красные, и белые такие петиции по любому поводу пачками строчили, вон — половина архива ими забита, а еще и не все ведь до нашего времени дошло. Сколько сгорело в огне войны, сколько не добралось до адресатов, или, добравшись, пошло на солдатские цигарки, сколько истлело в неприспособленных для хранения бумаги сырых заплесневелых подвалах, а то и просто затерялось — при перевозке, при каталогизации, просто по разгильдяйству — один бог ведает…

Так… «…продотряд в количестве двенадцати штыков…» — многовато, кстати, обычно человек пять-шесть было, плюс пара комбедовцев. Местные мужички, надо полагать, с прожорливой новой властью делиться хлебушком не шибко спешили — «…направленный вчера в село Сычево, обнаружил в версте от села скрытно передвигавшийся конный отряд белогвардейцев силами до полуэскадрона». Это, стало быть, человек пятьдесят-шестьдесят. Повезло продотрядовцам, что вовремя заметили. «Посланный командиром отряда товарищем Бильке…», так…, так,… Ну, дело понятное: всю кавалерию в бой снарядили, до которой смогли дотянуться. Два эскадрона и разведвзвоз — это, приблизительно, двести сорок человек. Против полусотни белых. Была бы рядом какая-нибудь кавалерийская дивизия, а лучше — армия, и ее подняли бы по тревоге. Смелые ребята…

А товарищ Бильке, кстати, тоже личность весьма занимательная: интернационалист до мозга костей, не знавший ни любви, ни жалости ни к кому и ни к чему, кроме Мировой Революции, и относившийся к порученным ему партией мероприятиям с типично немецкой обстоятельностью — что дерево посадить на аллее героев возле школы имени себя, что беременную дворянку пустить в расход…

У Болека о таких, как сей обрусевший тевтон, есть горькое стихотворение:

Вкривь и вкось, расставляя кляксы,

Но учились большевики

По Евангелиям от Маркса,

Переписанным от руки.

Все познали, адепты истин,

И наганом крестили лбы —

Пыльношлемные евангелисты

Перманентной слепой борьбы.

Товарищ Бильке счастливо пережил все партийные чистки, как, впрочем, и многие другие деятели Коминтерна, воевал затем в Испании под началом Мате Залки, а потом, как и подавляющее большинство проигравших генералу Франко интернационалистов, завезенных в Испанию из Советского Союза в качестве контрабанды, был встречен на родной Советской земле угрюмой командой неприметных мужичков в серых гимнастерках… О дальнейшей судьбе этого ненемецкого немца почти ничего не известно — навсегда сгинул товарищ Бильке в возведенных при его горячем участии опутанных спиралью Бруно лагерях, как и не было его на белом свете…

И поделом. Ведь если даже всего лишь сон разума рождает чудовищ, то что же может родить кипение разума? К тому же — возмущенного… Так что пусть уж чудовища убираются в породившую их преисподнюю.