Красноармеец Горшечников - [43]

После выступления Златоверхова в зале установилась тишина. Кто-то неуверенно крикнул:

- Правильно! Отставить войну!

На него шикнули. Неожиданно Храпов поднялся и, извиняясь громовым шёпотом, стал пробираться к проходу. Красноармейцы ругались: лучше бы конь копытом наступил, чем Храпов сапожищем. Перед помостом великан остановился, одёрнул гимнастёрку и решительно взошёл на трибуну.

- Я, товарищи, говорить не мастак, - начал он. - Мне бы шашку или в штыковую там. Ещё с лошадьми - такое моё призвание. Только я молчать не могу. Вот товарищ сказал, будто мы воюем без смыслу. Никак нельзя с ним согласиться. Без смыслу сражаются белые, потому - за вчерашний день. Охота им обратно власть забрать, чтоб, значит, снова трудовой народ к ногтю. Дурак будет трудовой народ, когда станет смирно ждать обратного закабаления. - Зал взорвался аплодисментами. Храпов сбился со своей неторопливой мысли, покашлял в кулак. - Стало быть, за великую идею сражаемся мы с врагами революции. Свобода - она не пустяк, за советскую республику я жизнь положу, не то что там… Чтоб оставить часть земли вместе с находящимся на ней эксплуатируемым элементом на милость контры и царских приспешников - так меня с души воротит, такое представив. А более мне сказать нечего.

Под овации Храпов вновь пополз по чужим ногам на место. На этот раз задавленные не матерились, а только кряхтели.

На трибуну вновь взбежал Златоверхов. В зале зашикали, засвистели, закричали: «Долой!»

* * *

- Только что, товарищи, я применил риторический приём, - сказал оратор, ничуть не испугавшись. - Называется он «доказательство от противного». Выдвинув негодный тезис, я ожидал, что кто-нибудь из вас пламенно его опровергнет и тем самым порушит этот ложный тезис в прах. Используйте этот приём в борьбе с трусами и оппортунистами, товарищи. На этом сегодняшнее занятие объявляю законченным.

Озадаченные слушатели стали расходиться.

- Глотка, как пожарный рукав - крику много, а дела на копейку, - сказал Хмуров про Златоверхова. - А ты, Родион, молодец. Хорошо говорил.

Храпов покраснел от глаз до бородищи.

- А я чего… уж там… когда так оно и есть.

Мимо, сторонясь к забору, прошагал Шнобцев с одним из бывших мародёров. Вид у обоих был вороватый.

- На лекции присутствовали? - окликнула их Георгина суровым голосом.

- А тебе чего? - огрызнулся Шнобцев. - Ещё я перед девками не отчитывался!

Гарька с Ромкой переглянулись и, одновременно шагнув к наглецу, взяли его в «коробочку». Шнобцев сопротивляться не стал. Сделав изумлённое лицо, он проговорил:

- Вот какие, стало быть, порядки, чтоб товарищу не доверять?

- Тамбовский волк тебе товарищ, - Ромка ткнул его локтем в бок. - С Георгиной мы не первый год воюем, а ты кто такой? Я вообще подозреваю, что ты чуждый нам социальный элемент.

- Намёки ваши очень даже обидные! - задрал подбородок Шнобцев. - Комиссар, стало быть, не сомневается, что я годный к делу революционный воитель, а вы комиссара умней?

- Воюй ладом, - посоветовал Хмуров. - Ежели что, комиссар первый раздавит тебя как микробу тифозную.

- Был я на вашей лекции, был! - застонал Шнобцев. - За что же вы, товарищи, меня ущемляете? Товарищ лектор вон какую ересь сказал, и ничего, а я чуть что - и сразу вон что!

- О волке речь, и волк навстречь, - проворчал Хмуров, оглядываясь на нагонявшего их Златоверхова. - Пойдём, Родион. Не желаю я балакать о всяких там противных доказательствах.

Георгина нахмурилась.

- Риторика - это наука, - сказала она. - Надо коммунистам и комсомольцам её постигать, чтобы на равных вести диспуты с эсерами и анархистами - у тех язык подвешен и теоретическая база богатая. Посмотри, как выступил Храпов, а ведь трёх слов связать не мог! Прав товарищ Златоверхов.

Хмуров пожал плечами и ушёл вперёд.

- Глянулся, что ли, господин оратор? - насмешливо спросил Ромка.

- Прав?!.. - возмутился Гарька одновременно.

- Как вам понравился урок? - Златоверхов самодовольно улыбнулся. - Я совершил чудо почище моисеева: старик извлёк воду из камня, а я - фонтан красноречия из уст простого невежественного бойца.

- Вы полегче насчёт невежественных, - проговорил Ромка с угрозой.

Горшечников ожидал, что Георгина вступится за Храпова, но она промолчала. Когда она смотрела на Златоверхова, в глазах её появлялось странное, мечтательное выражение: так девицы набожные глядят на ангелов на иконах, а девицы обыкновенные - на портрет актёра Ивана Мозжухина.

Гарьке это мечтательное выражение было категорически неприятно. Рассказ о революционно-героическом театре без зрителей, где будут только актёры, он выслушал молча, но как только речь зашла о борьбе Златоверхова с деникинской контрразведкой, вопросы, полные законного недоверия, посыпались из него горохом.

Товарищ Златоверхов оказался словно бронированный и ловко отбрехивался, однако в конце концов не выдержал. Пообещав Георгине новую книжку какой-то Цветаевой (Гарька и не слыхал), он скрылся в переулке.

- И ты ему веришь? - спросил Гарька подругу.

- Может быть, он немножко приукрашивает, - ответила та снисходительно. - Ну и что? Он умеет рассказать о своей жизни красиво, а ты нет. Не надо завидовать.