Красно солнышко - [8]
— То-то и оно, что родной сын, — проговорила мать. — Садись. Ешь.
Венька ел, обдумывая, как бы начать разговор о Мишке. Если мать считалась Мишкиной невестой, то наверняка знает о нем что-нибудь интересное. Веньке хотелось поговорить с матерью наедине, без отца, но отец сидел здесь же, молча читал газету, посматривал на Веньку и хитровато улыбался, словно и в самом деле что-то знал. Потом он вдруг вскочил и хлопнул себя по лбу.
— Хоккей же! — воскликнул он и побежал в другую комнату.
Через минуту оттуда послышался азартный голос Озерова и не менее азартный отца:
— Венька! «Спартак» играет! Якушев с шайбой!
В другое время Венька бросил бы все на свете и побежал к телевизору, но теперь он, к удивлению матери, даже не шевельнулся.
— Ты не заболел ли, Веня? — спросила мать.
— Есть хочется, — вместо ответа сказал Венька.
— Ешь, сынок, ешь… — Мать некоторое время смотрела на сына. — Почтальонша сказала, будто снова тебе письмо пришло?
— Ага…
— Тетка Настасья раза три прибегала, все спрашивала, о чем тебе написали. Очень она тебя хвалила. Молодец, говорит, Веня, уж такой молодец! Вон медку принесла в подарок, — кивнула мать на банку с медом, стоявшую на подоконнике.
— Бедная тетка Настасья, — сказал Венька. — Степан Иванович без вести пропал, и Мишка утонул…
Мать присела, ничего не ответила, смотрела куда-то поверх Венькиной головы, улыбалась чему-то своему, давнему и светлому.
— Тетка Настасья сказала, что тебя Мишкиной невестой звали.
Звали. Было такое. Мишка… Он был хороший, Мишка. Не по годам сильный. Грузил мешки, пахал, сеял. Шла война. Все мужики ушли на фронт. Ни одного не осталось. Даже Васятку-конюха, сироту, забрали. Стукнуло восемнадцать, и вызвали в район, а там на пароход и туда, на войну. Вот и пришлось Мишке бросить школу, хотя учился он на одни пятерки. Работать пришлось. А ведь ему, Веня, было всего тринадцать. В четырнадцать утонул. — Мать помолчала, задумчиво посмотрела на Веньку. — Утонул ли? Я, Веня, до сих пор не верю, что он мог утонуть.
— Что же тогда произошло?
— Не знаю, Веня, не знаю. Помню, как нашли Мишку в Стриге. Приехал следователь. Ходил по домам, расспрашивал, с кем встречался Мишка в последнее время, о чем говорил. А с кем? Со всеми встречался! Деревня невелика. Поговорил да с тем и уехал. Написал, что утонул по собственной вине. Дедушка твой могилку ему выкопал, похоронили, погоревали, поплакали… А я, Веня, не верю.
— Во что ты не веришь?
— Да вот что по собственной вине… Август. Время холодное. Ты, к примеру, в августе купаешься?
— Когда как. Прошлым летом и в сентябре купался.
— Прошлое лето изо всех было. Жаркое. А в сорок пятом, помню, березы в августе облетали.
— И почему же ты не верила? — как можно равнодушнее спросил Венька. — Все верили, а ты нет?
— Почему? — повторила мать. — А я и сама не знаю почему. Только вот чует мое сердце, что не своей смертью умер Мишка.
— Как не своей? — прошептал Венька.
— Не спрашивай ты меня ни о чем, Венька, не спрашивай! — Мать посмотрела на дверь комнаты, в которой находился отец, и понизила голос: — Я как-то сказала об этом отцу, а он на меня и зашумел: не выдумывай, мол! Ты, сынок, теперь взрослый, можно и рассказать. — Мать придвинулась поближе к сыну, обняла его за плечи, долго смотрела в темное окно и снова улыбнулась светло и печально. — Мишкина невеста… Незадолго до того, как Мишка утонул, прибежала я к тетке Настасье, спрашиваю Мишку, а она отвечает: мол, с утра ушел. Я-то знала, что Мишка на колокольне. Он любил бывать там, смотреть на леса, на речки, на деревеньки, мечтать любил. Он стихи писал. А и правда, красиво было смотреть сверху, особенно по утрам. Зелено кругом, радостно… Было поздно, на улице темень — глаз коли! Страшно, но я все-таки пошла к церкви, набралась смелости. Подошла, а тут и луна из-за туч выплыла, стало повеселее. Забралась я на колокольню, смотрю, а Мишка лежит и тихонько так посапывает. Спит. «Мишка!» — позвала я его. Он сразу же открыл глаза и говорит: «А ты мне снилась, Анютка». — «И какая же я была?» — спрашиваю. «Красивая». — «В каком платье?» — допытываюсь. «В обыкновенном», — Мишка-то говорит. «Неинтересно, — отвечаю. — Если бы в бальном белом, до пят. Как в кино». Девчонка совсем была. Дурочка. — Мать усмехнулась. — «В кино их специально одевают». — «А ты мне тоже снился», — говорю. Соврала. Думаю, дай скажу, что снился, раз уж я ему приснилась. «В этом барахле, что ли?» — спрашивает меня Мишка-то и показывает на отцовский пиджак. Широкий такой был пиджак. Плохо мы одевались, Веня. Я одно платьишко пять лет носила. И купить было негде, да и не на что. Война. А Мишка ходил в отцовском пиджаке. «Нет, говорю, не в барахле. В смокинге». Мишка даже привстал: «В че-ом?!» — «В смокинге. Костюм такой». — «Эх, если бы в гимнастерке!» — сказал Мишка. Глаза у него вдруг сделались злые, я даже испугалась. «Что с тобой, Миша?» — спрашиваю. Он посмотрел на меня и вдруг скользнул вниз по лестнице. «Подожди, — крикнул. — Я сейчас!» Осталась я одна на колокольне. Ты бывал там?
— Не один раз, — ответил Венька.
— Раньше там был настил из досок…
В новую книгу московского прозаика Бориса Шустрова включены повести и рассказы, действие которых происходит в деревне, в городе, на комсомольских стройках. Герои его произведений живут и трудятся в условиях, когда приходится решать вопросы высоких нравственных категорий.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.