Красная ворона - [26]

— Ну, что ты. Я не дурак, чтобы исцелять: тут таких дров наломать можно, — Рин снял с уха щекочущую его бабочку и пересадил на тюлевую занавеску. На ней уже красовалось множество трепещущих ярких созданий. — Стоит заниматься только тем, в чем ты профи. Тебя ведь и без меня неплохо подлечили, верно?

Он ушел рано, пока я спала. И бабочки тоже. То ли вылетели в дверь следом за ним, то ли упорхнули в открытую фрамугу.

Больше за те три недели, что я еще провалялась, брат не появился ни разу. Врачи и медсестры удивлялись: то было не выгнать, а то исчез и забыл родную сестренку напрочь. Я объясняла его отсутствие срочными делами, но они вряд ли верили.

Из больницы меня забирал наш шофер, а дома обрадовались моему появлению лишь кухарка да гувернантка (последняя вряд ли искренне). Рин только бегло кивнул, словно расстались мы накануне вечером.

На учебу в Штаты провожала его я одна. Так он решил. Родители, как можно догадаться, не настаивали, а подружкам он не удосужился сообщить о дне отлета.

— А то набегут еще всей тучей. Слезами вымочат, поцелуями обслюнявят…

Я очень старалась не зареветь. Говорила о пустяках, но интонации то и дело выдавали истинное состояние. Рин при этом вздергивал бровь, и губы его изгибались, но все же проглатывал готовые выскочить ехидные слова, не насмешничал и не издевался.

— Ты хоть звонить или смс-ить мне будешь?

— Буду. Но редко.

— Писать?

— Вряд ли.

— Приезжать на каникулы?

— Ну, это уж точно нет. Что я здесь забыл?

— Меня. Я буду очень скучать.

— Догадываюсь. Но вряд ли ты меня разжалобишь пафосной речью о том, какой скучной и серой станет твоя жизнь с моим отъездом. Учись жить самостоятельно, сестренка, хватить цепляться за мою штанину. Ну, все. Пока!

Он похлопал меня по плечу и развернул в сторону выхода. А сам зашагал к стойке регистрации.

Хотя посадка только началась, и времени еще был вагон.

Ч А С Т Ь 2. ТВОРЕЦ

ПТИЦА ГААДРИ

Из Англии в Россию я возвращалась в самом радостном и нетерпеливом настроении. За все три года, что я там училась, ни разу не выбиралась домой. Не потому, что не хватало денег на дорогу — родители посылали достаточно. Но Рина на родине не было, а больше ни к одной живой душе не тянуло. Зимние каникулы проводила обычно в Альпах, летние — на недорогих средиземноморских курортах.

Брат посылал о себе вести нечасто, как и обещал при расставании. Свой престижный Гарвард он бросил, проучившись меньше года. "Тоска зеленая — совсем как их доллар" — объяснил по телефону, но в подробности вдаваться не стал. Присылаемые родителями деньги (их он не поставил в известность, что положил на учебу) тратил на странствия по Европе и Африке. Полгода назад вернулся домой, узнав, что наш роскошный особняк пустует: папа с мамой решили перебраться в места более солнечные — не то во Флориду, не то во Флоренцию.

Скучала я по нему отчаянно. Часто звонила, писала, но по телефону голос был сух, слова лаконичны. К тому же Рин часто менял номер, не всегда сообщая новый вовремя. На письма же не отвечал вовсе — писал сам, когда выпадало подходящее настроение.

Когда встал вопрос, где мне получать высшее образование, родители предлагали тот же Гарвард — привязанность к брату, несмотря на полную незаинтересованность в моей персоне, не являлась для них секретом. И были удивлены, когда я предпочла Оксфорд. Я ведь не могла им сказать, что от Рина Америка отдыхает уже почти два года, а без него ехать в такую чужую даль бессмысленно. Англия все-таки ближе, да и уютнее.

Учиться было нетрудно. Я выбрала англоязычную литературу — самое увлекательное из того, что имелось. Не то чтобы схватывала все на лету, но сам процесс неизбежной зубрежки не напрягал, даже нравился. Пригодился инглиш, которым родители пичкали меня с четырех лет. К тому же в цивилизованной стране, коей без сомнения являлась Англия, оказалась замечательно развитой фармацевтика: можно было приобрести таблетки, благодаря которым сна хватало три-четыре часа в сутки, а все остальное время оставалось на учебу и развлечения.

Я очень надеялась, что Рину рано или поздно надоест шляться по свету и он вернется домой. Чтобы скорее увидеться с ним, решила сдавать экстерном и вместо пяти лет потратить на обучение только три. (Надо сказать, попотеть и попыхтеть для этого пришлось изрядно.) Последние месяцы, когда Рин уже был в Москве, тянуло домой нестерпимо и спасала только учеба и суточное просиживание в библиотеках.

В университете я ни с кем не сошлась близко — ни с мальчиками, которые видели во мне прилежную серую мышку (как припечатал когда-то Рин, видимо, на века), ни с девочками, для которых даже по прошествии трех лет оставалась чужой. Впрочем, учись я в престижном вузе на родине, все равно не смешалась бы с веселой студенческой массой, имея с ней слишком мало точек соприкосновения. В самом деле: я не курила травку и не жевала "экстази", не прокалывала ноздри и пупок, была равнодушна к политике, слабо разбиралась в современной музыке. Вместо того чтобы пойти на модный авангардистский спектакль — типа "Монологов вагины", бродила вдоль каналов, по подстриженным в полоску лужайкам (высота травы чуть превышала ворс паласа), впитывая обступившую со всех сторон любимую готику — иглистую и сухую, цвета песка в сумерки. Звон ритуального колокола "Большой Том", каждый вечер раздававшийся во дворе Кардинального колледжа, казался милее и панк- и фольк-рока, а главная библиотека тянула к себе каждый день помимо мудрых фолиантов еще и тем, что напоминала огромный готический храм.