Красная королева - [42]

С этими словами он вышел из комнаты, чтобы отправиться к Сэйтону.

Лейстер задумчиво смотрел ему вслед; он чувствовал себя так, словно от него отлетал его добрый гений, но оскорбленное самолюбие не позволяло броситься вслед за другом и просить его о прощении.

– Ступай! – пробормотал он. – Ты презираешь меня только потому, что еще не веришь в меня. Ты не подозреваешь, что мне не хватает только счастья, чтобы стать таким же человеком, как ты. Но, когда мою голову украсит шотландская корона, когда смеющийся взор Марии скажет тебе, что она счастлива, когда в злобном бессилии разразится гнев Елизаветы, тогда я протяну тебе руку и крикну, что не забыл того времени, когда мы с тобой были друзьями. Тогда я покажу своим вассалам человека, которого уважаю больше всех на свете!

II

Роберт Сэррей приказал слуге приготовить все к отъезду, а затем спустился вниз в большой зал и, найдя лакея, сказал ему, что желает переговорить с лэрдом Сэйтоном. Лакей ответил, что лэрд куда-то уехал верхом, но может вернуться каждую минуту, так что Сэррей решил обождать его в большом зале и не возвращаться к себе в комнату. Он был далеко не прочь воспользоваться случаем и вызвать Сэйтона на открытое объяснение, и как ни деликатна была тема, которую он собирался затронуть, но он считал гораздо достойнее самому объяснить Сэйтону все, что было между ним и Марией, не дожидаясь, пока тот начнет делать ему упреки.

Большой зал сэйтоновского замка был построен в готическом стиле. Мощные колонны вздымались кверху, а изящные арки и арабески придавали сводам красивый, величественный вид. Между колоннами висели нарисованные в натуральную величину портреты предков лэрда, и эта галерея вела к какому-то ходу, который, вероятно, соединялся с жилыми помещениями замка. Портреты предков были декорированы доспехами, щитами и оружием, а над темным, закоптелым портретом Арчибальда Сэйтона висело грубое оружие древних шотландцев – лук из дубового дерева, праща и сплетенный из волчьей травы щит.

Сэррей с напряженным вниманием всматривался в эти портреты. Он нашел портрет Марии Сэйтон, какой он знал ее в Инч-Магоме. Рядом с этим портретом висел другой, и кровь быстрее забилась в его жилах, когда нежным, мечтательным и задумчивым взглядом он уставился на изящную фигуру, опиравшуюся на лютню, словно она собиралась запеть своим дивным голосом ту самую нежную песню, которая наполнила его сердце тоской в ту ночь. «Джен Сэйтон» – гласила подпись, сделанная под портретом большими золотыми буквами. Сэррей читал это имя взором, а сердце тихим шепотом повторяло его за ним. Он забыл, где находился, зачем пришел в этот зал; он стоял погруженный в созерцание, и его душа тихо шепталась с этими прекрасными глазами о страданиях тоски. Этот образ, черты которого глубоко внедрились в его сердце, он должен был унести в одиночество своей жизни, и в его груди снова должно было проснуться старое страдание любви, с которым он так долго боролся.

Вдруг тихое шуршание шелкового платья заставило Роберта очнуться от грез; он испуганно поднял голову и увидал ту, о которой мечтал, словно портрет по волшебству ожил.

И Джен Сэйтон была поражена, встретив в галерее чужого человека; ее нежные, прозрачные щеки вдруг окрасились под огнем взоров Роберта ярким румянцем, и казалось, что на ее лице, обрамленном белокурыми локонами, занялась утренняя заря.

– Леди Сэйтон, – дрожа, произнес Сэррей, словно пронизанный неземным блаженством, дрожа, что эта греза вдруг растает перед ним, и пугливо и смущенно подошел к ней. – Леди Сэйтон, простите! Я ждал здесь вашего брата.

Джен улыбнулась, смущение незнакомца придало ей храбрости: ведь он был поражен, увидев ее, значит, он не подстерегал ее здесь и не хотел застать врасплох; очевидно, это был гость, которому надо было сказать «добро пожаловать».

– Милорд, – ответила девушка, – я видела, как брат только что проскакал вдоль улицы. Значит, он сейчас же будет здесь и примет вас.

Она кивнула Роберту головой и хотела удалиться, но мысль, что, быть может, он уже никогда более не увидит ее, придала Роберту храбрости использовать удобный случай.

– Миледи! – воскликнул он, и его взор призывал ее обратно, молил не покидать. – Ваш брат не обратится ко мне с приветствием, так как думает, что должен меня ненавидеть за то, что меня зовут Робертом Сэрреем и я англичанин!

Джен изумленно посмотрела на него, и ему показалось, что при его имени она испуганно вздрогнула, хотя и с любопытством окинула его взглядом.

– Вы граф Сэррей? – переспросила она.

– Да, леди, я гость вашего брата, хотя, к сожалению, не друг его. Миледи, возможно даже, что через несколько минут он будет смотреть на меня, как на смертельного врага, но, что бы вы ни услышали, что бы вам ни сказали, верьте моему слову – слову человека, высшим блаженством которого было бы, чтобы вы правильно судили о нем; будьте уверены, что я неизменно хранил самое полное уважение к вашему семейству и никогда не поступал недостойно.

– Милорд, – забормотала девушка, смущенная и пораженная этим бурным, страстным взрывом чувств, – я боюсь даже отгадывать, на что вы намекаете. Я верю, что вас оклеветали, что мой брат ошибается, но прошу вас: лучше уйдите с его дороги, не вызывайте его на объяснения, которые при его вспыльчивости могут повести к самым печальным последствиям!