Красная каторга: записки соловчанина - [130]

Осторожно пробираюсь к дороге и застываю в напряженном внимании. Вся дорога в следах от конских подков и солдатских сапог. Возможно, что патруль только что прошел. Осторожно отхожу назад, нахожу глубокий овраг и останавливаюсь в нем на ночлег. Силы мои упали окончательно и я едва в состоянии двигаться. Но лечь нельзя — одежда мокрая, к тому же начался легкий заморозок. Но никогда еще мне не было так трудно развести костер: иззябшие пальцы плохо справлялись со спичками, сырые дрова не загорались. Пришлось для разжигания употребить часть бумаг из моего багажа. Наконец, костер загорелся, отогрел мои иззябшие члены и я принялся за сушку: вылил воду из сапог, посушил их, слегка просушил одежду и не будучи более в состоянии бороться с усталостью, надел все полусухое и уснул. Впрочем, сон мой можно было только приблизительно назвать сном: небытие заливало сознание как только голова прикасалась к земле.

Ясное солнечное утро. Я с трудом расправляю после тяжелого сна онемевшие, скрюченные от холода члены и спешно собираюсь в путь. Сегодня решительный день, ибо мне надлежит пересечь дорогу, охраняемую патрулями. Может быть тут, где-нибудь совсем недалеко засада? Я чувствую, как опустился весь, как упали силы мои, сделав меня неспособным к сопротивлению. Душа моя полна отчаяния. Неужели всему конец? Неужели тут, у самой границы меня постигнет неудача и чекист-палач заработает три рубля «оперативных» на моей голове?

Я остановился в кустах, у края дороги, и впервые за долгие годы полуравнодушного отношения к религии понял всем сердцем, душой своей почувствовал, как во мне жил и руководил мною Промысел Божий.

Я поднял к небу полные слез глаза и с горячей молитвой обратился к Богу. Налагая на себя крестное знамение, с юношеских лет мною оставленное в равнодушии, я почувствовал, как в какую-то бездонную пропасть проваливается и мое отчаяние и мое изнеможение. Счастливый своим просвещением, я бодро зашагал вперед.

Кругом ни души. Пуста и дорога. Налево, у края дороги мерещатся постройки. А может быть, это мне только показалось? Я, не раздумывая, быстро пересек дорогу, ступая из предосторожности только на каблуки, и скрылся под елями на другой стороне.

Опять иду по лесу и налево от себя вижу речку, текущую на запад, вероятно, в Финляндию. Иду вдоль её прихотливых извивов, но она неожиданно поворачивает почти в обратную сторону, на восток, я бросаю речку и иду снова лесом прямо на запад. Из-за пригорка согретого солнцем, показывается тропинка. Кругом по-прежнему пусто. Возле тропинки множество брусники: её красные грозди сплошь покрыли землю. Сажусь и начинаю утолять голод брусникой. Кем проложена здесь в этих пустынных местах тропинка, и куда она идет? И почему именно здесь такая масса брусники? Эти вопросы возникают и потухают в моем сознании, не задевая моего спокойствия. На тропинке тепло и уютно.

Однако, пора идти дальше. Со вздохом вынимаю компас и беру направление. Через несколько минут ходьбы снова столбы с телефонной проволокой, снова дорога. Удивительное дело: что тут за обилие дорог? Слева вижу опять ту же прихотливую речку, но через нее переброшен небольшой, опрятный мост. Уж не граница ли? Быстро ухожу от опасного места и возвращаюсь к утомительному странствованию по болотам.

Наконец, дорогу мне преградило обширное озерное дефиле [26]. Оно уходило из поля зрения и вправо и влево. Я остановился в нерешительности, где начать обход. Наконец, избрав северное направление начинаю путаться, блуждая между озерами и рискуя попасть на засаду.

Четыре дня блуждал я по дебрям без пищи. Теперь горные хребты ни разу не пересекали моей дороги — они шли на запад. По моим расчетам от дороги до границы оставалось двенадцать-пятнадцать километров, а между тем, я иду пятый день. Уж не перешел ли я границу четыре дня тому назад, не л ли я бруснику на самой границе? Но я по-прежнему избегаю тропинок и иду самыми глухими местами.

Тридцать восьмой день пути по звериным тропам.

Из-за гушины елей на солнце сверкает серебряная поверхность речки. Осторожно подхожу поближе и нахожу переход через нее из двух бревен, а за ним какое-то странное сооружение: два небольших навеса, крытых дранью. Перебираюсь через речку и осторожно залезаю под навес. Без сомнения — это становище лесорубов. По полу разбросаны бумажки, спичечные коробки. Как странно: в надписях латинский шрифт. Неужели я в Финляндии? Собираю бумажки, коробочки и бегу в ближайшие кусты. Внимательно рассматриваю надписи на незнакомом языке. Какие же они, если не финские? Я боюсь верить, боюсь ослабить напряжение воли, только что мною обретенной.

С удвоенным вниманием и осторожностью пробираюсь вдоль речки. Из лесу выскользнула тропинка. Стою в нерешительности: идти по ней или нет? На тропинке что-то белеет. Подхожу и поднимаю папиросную коробку. По диагонали на ней написано «Saimaa». Я вспоминаю из географии финское озеро Сайма и медленно иду по тропинке в лес. И вдруг меня заливает волной радости. Я вздыхаю полной грудью и легким, решительным шагом иду вперед.

Поскорее бы встретить кого-нибудь, чтобы окончательно убедиться в избавлении.