Красная гостиница - [2]

— О-о! Тогда бы он был веселее, — ответила она и, грациозно покачав головкой, добавила: — Если такой человек когда-нибудь разорится, об этом надо будет протрубить по всему свету! У него в одни только поместья вложен целый миллион. Это бывший поставщик императорских армий, довольно оригинальный старик. Он женился вторым браком по расчету, и, представьте, его жена живет с ним очень счастливо. У него хорошенькая дочка, которую он долго не желал признавать. Но после смерти сына, к несчастью убитого на дуэли, он смирился и взял ее к себе, так как уже больше не может иметь детей. И вот девушка-бесприданница стала одной из самых богатых в Париже невест. Но этого славного человека, потерявшего единственного сына, гложет тоска, и порою он не может ее скрыть.

В эту минуту поставщик поднял на меня глаза, и от его взгляда я вздрогнул — такое в нем было мрачное раздумье. Вероятно, вся его жизнь выразилась в этом взгляде. Но вдруг лицо его повеселело, он взял в руки хрустальную пробку и, машинально закрыв ею графин с водой, стоявший перед его тарелкой, с улыбкой повернулся к г-ну Герману. Несомненно, этот человек безмятежно предавался радостям чревоугодия, в голове у него не было ни единой мысли и никаких забот.

Мне даже стало как-то стыдно, что свои познания в разгадывании характеров я расточал на такое животное, как тупоголовый финансист. Пока я был занят бесплодными френологическими наблюдениями, благодушный немец зарядил нос понюшкой табаку и начал свой рассказ. Мне было бы трудно передать эту историю в тех же самых выражениях, со всеми паузами рассказчика и его многословными отступлениями. Поэтому я записал ее по-своему, изъяв все погрешности нюрнбержца и оставив лишь то, что можно было счесть поэтическим и увлекательным, с обычным простодушием писателей, забывающих поставить под заглавием своей книги: «Переведено с немецкого».

МЫСЛЬ И ДЕЙСТВИЕ

В один из последних дней вандемьера VII года республиканской эпохи, а по обычному календарю — двадцатого октября 1799 года, двое юношей, выехав утром из Бонна, на закате приближались к Андернаху, маленькому городку, расположенному на левом берегу Рейна, в нескольких милях от Кобленца. И ту пору французская армия под командой генерала Ожеро маневрировала на глазах австрийцев, занимавших правый берег реки. Главная квартира республиканской дивизии, входившей в корпус генерала Ожеро, расположилась в Кобленце, а одна из ее полубригад стояла в Андернахе. Оба молодых путника были французы. Взглянув на их синие мундиры с белой выпушкой и красными бархатными отворотами, на их сабли, а главное — на кивера, обтянутые зеленой клеенкой и украшенные трехцветным плюмажем, даже немецкие крестьяне распознали бы в них военных врачей — людей ученых и достойных, в большинстве случаев любимых не только в армии, но и в странах, захваченных нашими войсками. В те годы многие юноши из хороших семей были оторваны от медицинской стажировки по новому закону о наборе в армию, проведенному генералом Журденом, и, разумеется, предпочитали продолжать на полях сражений занятия медициной, чем нести строевую службу, мало соответствовавшую их образованию и мирному назначению. Эти молодые почитатели науки, люди миролюбивые и услужливые, делали доброе дело в годы великих бедствий и сочувственно относились к ученой братии различных стран, по которым шествовала жестокая цивилизация Французской республики. Наши юные путешественники, оба снабженные подорожной и приказом о назначении на должность подлекаря, за подписями Коста и Бернадота, направлялись в полубригаду, к которой их причислили. И тот и другой были уроженцами Бове и происходили из буржуазных семей, небогатых, но зато отличавшихся благонравием и честностью, которые в провинции передаются из поколения в поколение, составляя как бы часть родительского наследства. Прибыв на театр военных действий ранее срока, назначенного для вступления в должность, они из любопытства, свойственного молодости, совершили поездку в дилижансе до Страсбурга.

Благоразумные их родительницы позволили сыновьям взять из дому очень небольшие деньги, но они считали себя богачами, имея в кармане несколько луидоров — подлинное сокровище в те времена, ибо ассигнации обесценились до последней степени, а золото стало много дороже серебра. Оба подлекаря были не старше двадцати лет от роду, и они с юношеским восторгом воспринимали поэтические стороны нового своего положения. По дороге из Страсбурга в Бонн оба побывали во дворце курфюрста и полюбовались берегами Рейна, как натуры художественные, любознательные и философического склада. Люди, избравшие себе научное поприще, бывают в этом возрасте чрезвычайно многосторонними. Даже в любовных приключениях и в путешествиях молодой подлекарь должен накапливать наблюдения, являющиеся залогом будущей его карьеры и славы. Юноши отдали дань глубокому восторгу, который обычно испытывают люди образованные, увидев берега Рейна и разнообразные швабские пейзажи между Майнцем и Кельном; природа тут богатая, на крутых холмах разбросано много памятников средневековья, кругом все зелено, и повсюду, однакож, видны следы огня и меча. Людовик XIV и Тюренн выжгли этот прекрасный край. Там и сям чернеют развалины, свидетельствующие о гордыне или предусмотрительности версальского владыки, повелевшего снести живописные замки, которые когда-то украшали эту часть Германии. Увидев этот очаровательный лесистый край, живописные остатки средневековья, обращенные в руины, вы постигнете мечтательный и мистический дух Германии. Однако поездка двух молодых друзей в Бонн имела своей целью и удовольствие и науку. Как раз во дворце курфюрста устроен был главный госпиталь франко-голландской армии и дивизии Ожеро. Новоиспеченные подлекари отправились туда навестить товарищей, передать начальству рекомендательные письма и освоиться с первыми впечатлениями от своих обязанностей. Кстати сказать, там они, как и многие путешественники, несколько отрешились от упорного и исключительного нашего пристрастия к родным памятникам старины и красотам родной природы. Они полюбовались мраморными колоннами, украшающими дворец курфюрста, и, следуя дальше, оба дивились монументальности германского зодчества, на каждом шагу наталкиваясь на сокровища древнего или же современного искусства. Иногда дорога, по которой кружили два друга, приближаясь к Андернаху, приводила их на острую вершину гранитного утеса, вздыбленного над другими скалами. Оттуда, сквозь лесную просеку или впадину меж гор, перед ними открывалось течение Рейна в рамке из серых песчаников или зубчатых буйных зарослей. От долин, тропинок и деревьев разливались осенние запахи, склоняющие к задумчивости, верхушки лесных чащ начинали золотиться, а кое-где уже проступали теплые, темные тона — примета старости; листья опадали, но небо было лазурно-голубым, подсохшие дороги выделялись желтыми линеечками, расчертив пейзаж, освещенный косыми лучами заходящего солнца. У самого Андернаха стояла такая тишина, как будто не было войны, опустошавшей этот прекрасный край. Два друга свернули на тропки, проложенные козами па гребням синеватых гранитных кряжей, меж которых бурлит Рейн. Вскоре они спустились по склону на дно ущелья, к берегу реки, в том месте, где она образовала удобную для судов гавань, у которой кокетливо расположился маленький городок.