Краски. История макияжа - [12]
Бюст второй жены Нерона – Поппеи Сабины (54–68 гг. н. э.).
Если верить популярной мифологии, в Средневековье, чтобы заставить кожу посветлеть, в придачу к пастам и притиркам активно использовали кровопускание и пиявок. В Европе кровопускание считалось панацеей от широкого спектра заболеваний и недомоганий – от подагры до чумы (в последнем случае, надо полагать, особого успеха добиться не удавалось).
Популярность кровопускания с применением пиявок или банок (когда вена просто вскрывалась и кровь сливалась в сосуд) кажется нам дикостью, но ее вполне можно объяснить верой в важность гуморальной системы организма, распространенной в Средневековье и эпоху Возрождения. Впервые описанная в гуморальной теории древнеримского врача Галена, эта система состояла из четырех стихий в их классическом понимании – огня, земли, воды и воздуха. Считалось, что в здоровом организме все стихии находятся в равновесии. Врачи верили, что все четыре природных начала присутствуют в крови, и потеря крови поможет восстановить баланс и вернуть пациенту здоровье. Например, «Тротула» рекомендует «пускание крови из вены, проходящей под ступней» в качестве лечения поражений матки[40].
Хотя мне и не удалось найти однозначных доказательств того, что кровопускание использовалось именно в ритуалах красоты, сама идея того, что потеря крови может вернуть здоровье, не слишком далека от веры в то, что та же процедура способна придать лицу цветущий вид. Ходят истории о том, как женщины эпохи Возрождения просили своих врачей поставить пиявку за ухо, дабы добиться модной бледности, – эдакий экспресс-метод перед важным выходом в свет. Правда, насколько мы можем предполагать, позволить себе приглашать врача в косметических целях могли только самые богатые – а может, дамы делали это и самостоятельно.
Как и китайцы, корейцы благоговели перед безупречной белой кожей и считали ее воплощением красоты. В Азии она считается идеалом и поныне. Древние корейские поэты воспевали кожу, «подобную белой яшме». Примерно в 600 г. н. э., когда Корея начала торговлю с Японией и Китаем, именно от корейцев японцы узнали об отбеливающих свойствах соловьиного помета, который недавно для смягчения, очищения и осветления кожи начали использовать и западные косметологи. Изначально соловьиный помет применяли для удаления краски с шелкового полотна, что давало возможность создавать орнаменты на ткани для кимоно. Гениальные японцы смешали помет с мелко помолотой мукой из отрубей и создали осветляющую пудру. Следовало наполнить ею полотняный мешочек – и прикладывать его к лицу перед выходом в свет. В Японии мода на белую кожу появилась в эпоху Асука и продержалась вплоть до периода Хэйан (с 794 по 1185 г. н. э.) и даже дольше. В 692 г. н. э. буддийский монах создает отбеливатель на основе свинца и преподносит императрице Дзито. Та принимает его с радостью (знай она, что ядовитый препарат источит ее безупречную, без единого изъяна, кожу, радость наверняка была бы подпорчена). Период Хэйан – эра мира и спокойствия – стал высшей точкой развития японской культуры. После многих веков превосходства Китая и Кореи у японцев наконец начало формироваться собственное художественное и литературное самосознание. Торговые отношения с Китаем продолжались, но официальные связи решением императорского двора были обрублены, и Япония действовала самостоятельно. В последовавший за этим продолжительный мирный период культура и искусство в Японии достигли небывалого расцвета. У придворных дам и кавалеров выше всего ценился тонкий вкус. Правила поведения при дворе Хэйана регулировались правилами хорошего тона, и каждый аристократ был обязан неукоснительно их соблюдать. Отвергая китайскую моду, дамы императорского двора разработали собственные стандарты: тело надлежало полностью скрывать под слоями роскошных шелковых одеяний, внимание привлекали лишь густо набеленные лица и шеи.
Если в языческом Древнем Риме выбеленные лица были предметом насмешек, то писателей христианского мира они просто пугали. В 325 г. н. э. Римская империя официально стала христианским государством, и в течение следующего столетия все сферы жизни постепенно подчинились новым законам. Отбеленная кожа, ранее считавшаяся просто дурновкусием, отныне приравнивалась к греху: использование косметики предполагало, что лицо в таком виде, каким его сотворил Господь, недостаточно хорошо и требует улучшения в угоду женскому тщеславию. Христианский теолог Климент Александрийский высказывался по этому поводу особенно резко: «Кто сочтет этих женщин за проституток, не ошибется. Они превратили свои лица в маски»[41]. Будущее покажет, что теологические возражения против использования косметики надолго закрепятся в сознании масс. Мужская паранойя и тревога, вызванные макияжем, базируются именно на них.
В эпоху Возрождения требования к красоте были жестко закреплены. Что до косметики, здесь идеология шла на уступки еще менее охотно. В общем и целом в обществе царили взгляды, уже известные нам после внимательного изучения настроений в Древней Греции и Древнем Риме: наносить краску на лицо неприемлемо, но если без этого не обойтись, делать это следует так, чтобы никто не заметил. Как отмечает Жаклин Спайсер, эксперт по макияжу в культуре эпохи Возрождения, женщины не имели возможности использовать макияж для того, чтобы выразить свою индивидуальность – его можно было использовать лишь затем, чтобы соответствовать единой общепринятой модели
