Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына - [12]

Я пел ему что-то вроде колыбельной:

Закрой глазки,

Ничего не бойся,

Чудовища больше нет.

Оно убежало, и твой папа рядом.

2

«Проснись!

Проснись! Проснись! Проснись!

Вставай! Вставай! Вставай!

Это мистер сеньор Лав Дэдди.

Ваш голос вне конкуренции. Единственный в мире, кто говорит с вами в течение двенадцати часов.

Здесь, на радио WeLove в диапазоне 108 FM. На последней частоте вашего приемника, но на первом месте в ваших сердцах. И это правда, детка».

Свежее осеннее утро начинается с декламации Ником вступительного монолога из фильма «Делай как надо», одного из его любимых. Мы одеваемся и идем гулять в парк «Золотые ворота». «Посмотри на эти апельсины, – говорит Ник, когда мы проходим мимо цветочной оранжереи. – Смотри: есть и зеленые, и красные, и золотые! Как будто ночью какие-то великаны раскрасили мир своими огромными пальцами».

Когда мы возвращаемся домой, Ник помогает мне готовить тесто для блинов. Он делает все, что нужно, только не разбивает яйца: не хочет пачкать руки липкой жижей. Он говорит, что блины должны быть такого размера, как у дядюшки Бака. Этот персонаж из одноименного фильма орудует лопатой для уборки снега вместо кухонной лопаточки – такие огромные у него блины.

Наш дом – в безраздельном владении ребенка, как бы я ни старался ограничить творимый Ником хаос его комнатой. Только накануне я навел порядок, а сейчас снова везде раскидана детская одежда. Посреди гостиной – настольные игры (вчера вечером он обставил меня в «Стратего»), видеоигры (мы дошли до предпоследнего уровня в The Legend of Zelda) и разноцветное море деталей из конструктора «Лего». Собственно говоря, где их только нет: на них можно наткнуться и в ящике со столовыми приборами, и под диванными подушками, и в цветочных горшках. Однажды у меня перестал работать принтер. Я вызвал мастера, и тот определил, что все дело было в детальке «Лего», застрявшей за печатающей головкой.

В ожидании блинчиков Ник сидит за кухонным столом под галереей собственных рисунков, прикрепленных к стене, и пишет что-то на линованной бумаге толстым красным карандашом. «Вчера в школе мы должны были приготовить пиццу, – говорит он. – Мы могли выбрать сыр – чеддер или джек. Слушай, ты знаешь, как писать слово “o-o-o”? Говорят, Джейк поцеловал Элену и все дети сказали: “О-о-о”. А ты знал, что совы могут поворачивать голову кругом?»

Я кладу на его тарелку блинчик, к его великому разочарованию – самого обычного размера. Он поливает его кленовым сиропом, сопровождая это действо звуковыми эффектами: «Ух ты! Как горячая лава!» Я тем временем собираю ему ланчбокс – сэндвич с арахисовой пастой и джемом, морковные палочки, яблоко, печенье и пакетик с соком.

Он одевается. Завязывает шнурки на ботинках, напевая: «Крошка, крошка-паучок». Мы опаздываем, поэтому я поторапливаю его, и вскоре он уже сидит на заднем сиденье машины и плюет на игрушечного папу-медведя.

– Что это ты делаешь?

– Он упал в грязь. Пощекочи мне коленку, пожалуйста.

Я протягиваю руку назад и запускаю пальцы в ямку под коленом. Это вызывает припадок истерического смеха.

– Ладно, ладно, хватит. Просто мне хотелось вспомнить, что чувствуешь, когда тебя щекочут.

Сменив тему, Ник спрашивает, можно ли ему учить клингонский язык вместо испанского в школе.

– Почему именно клингонский?

– Чтобы мне не приходилось читать субтитры в сериале «Звездный путь».

Когда я паркую машину перед школой, у нас еще остается несколько минут до звонка. Важнейший пункт в моем распорядке дня – привезти его в школу вовремя, но сегодня что-то пошло не так. Где другие машины, толпа детей перед школой и встречающая их учительница? И тут до меня доходит. Сегодня же суббота!

⁂

Я не поддерживаю концепцию кармы, но я уверовал в мгновенную карму, как ее описал Джон Леннон в своей одноименной песне. Суть ее в том, что мы пожинаем то, что посеяли в этой жизни. И это объясняет, почему меня настигло именно такое возмездие: моя подруга нанесла мне тот же удар, какой я нанес своей жене. (На самом деле ее поступок вряд ли заслуживает такого же осуждения, как мой; в конце концов, она сбежала в Южную Америку с малознакомым человеком.) Разумеется, я был безумно расстроен, и Нику приходилось противостоять не только моему унынию, но и последовавшей за долгой полной безнадегой череде моих подруг, наделенных многими талантами, но неспособными заменить мать ребенку. Ситуация очень напоминала фильм «Ухаживание отца Эдди», с той лишь разницей, что Эдди не приходилось, спустившись к завтраку, натыкаться на женщину в кимоно, поедающую его завтрак из хрустящих фигурок Lucky Charms.

«Вы кто?» – спрашивает Ник. Он плетется к столу на кухне. Это комната с раздражающе ярким освещением и полом, покрытым линолеумом в черно-белую клетку. Он облачен в пижаму и шлепанцы в форме Оскара-ворчуна. Его вопрос обращен к женщине с целым вулканом дредов на голове. Она художница, на ее последней выставке были представлены раскрашенные от руки фотокопии интимных частей ее собственного тела.

Женщина представляется и говорит:

– Я знаю, кто ты. Ты Ник. Наслышана о тебе.

– А я о вас ничего не слышал, – парирует Ник.