Красивые, двадцатилетние - [37]

Упаси тебя Бог от дурацкой идеи попроситься в тю­ремный лазарет: там нельзя курить и чертовски скучно. Но если ты и вправду неважно себя чувствуешь и не прочь пару дней полежать, скажись больным. Однако в воскресенье утром, припася немного хлеба из больнич­ного пайка, заяви, что хочешь пойти на молебен; во вре­мя службы может представиться случай махнуться с ре­бятами из камеры: ветчину или хлеб выменять на сига­реты у фраеров, которые не курят, но имеют право два раза в месяц покупать табак Товарообмен лучше всего производить, когда выносят святые дары. В тюрьме за­прещено читать «Джерри Коттона», но в лазарете бро­шюрок с Джерри Коттоном навалом; меняться нужно во время чтения Евангелия. Когда священник произносит:

— По этой причине я и призвал вас, чтобы увидеть­ся и поговорить с вами, ибо за надежду Израилеву об­ложен я этими узами... — ты должен прошептать через голову надзирателя:

— Есть Джерри Коттон. Про то, как он накрыл Дже­ка Бульдога и скосил его из кольта «кобра»...

Тогда тебе в ответ прошипят:

— Катись куда подальше со своим Бульдогом. Нам нужна часть, где он шворит малайку.

Тогда ты им:

— Ту, которая путалась с Джеком Алмазом?

А они тебе:

— Нет. Которая путалась с братьями Райан из Сан-Франциско...

А священник:

— Будучи же несогласны между собою, они уходи­ли, когда Павел сказал следующие слова: хорошо Дух Святый сказал отцам нашим через пророка Исайю...

Главное, говорить синхронно с пастырем. Тюрем­ная церковь, правда, радиофицирована, но больные сидят отдельно, да еще рядом торчат надзиратели. Че­рез пару воскресений приобретаешь такую сноровку, что за время молебна мог бы успеть поведать соседям всю историю Майка Хаммера и никто б тебя не засту­кал. Полезно иметь представление о Библии или, по крайней мере, о Новом Завете, чтобы примерно знать, когда священник патетически возвысит голос; вот тог­да и действуй.

Сроки небольшие и неизбежно кончаются; непре­менно нужно позаботиться, чтобы было куда подать­ся, особенно когда худо с башлями. Пересекаешь гра­ницу, и начинай все сначала. Но вот в Париже ввязы­ваться в истории не стоит — это единственный город, где можно разжиться деньгой, но и нарваться на не­приятности нетрудно; а кто не получал в морду от французского полицейского, тот вообще не знает, что такое быть битым. Если окажешься в тюрьме в Яффе, тоже особо не ерепенься; тебя так измолотят, что во­лей-неволей поверишь: с израильтянами ничего не случится и они свои проблемы решат. В Палермо, ког­да тебя приведут в участок и снимут с шеи образок, преклони колено и поцелуй его; за это тебя угостят сигаретой, а будешь себя хорошо вести — даже пива на допросе предложат выпить. И вообще, будь паинь­кой, но стой на своем.

Ну а коли уж сидишь в камере с другими безвинно пострадавшими, не впадай в отчаяние и не лей слезы, потому что никто твоих актерских способностей не оценит, хотя владение драматическим искусством в прибежищах такого рода — штука крайне полезная. Принимай участие в беседах сокамерников, но не вы­пендривайся. Ни в коем случае не сетуй на несправед­ливость наказания; не забывай, что за всю историю су­ществования тюрем на свете никто никогда не считал себя виновным. Не встревай в чужие разговоры, даже если сочтешь, что кто-то из собеседников несет околе­сицу. Когда я сидел в Штадельхайме, двое невинных несколько месяцев вели бесконечный спор: куда пой­ти после освобождения, то есть в каком кабаке можно быстрей и дешевле всего надраться. Проблема была нелегкая: из тюрьмы в Штадельхайме выпускают в пять утра; все заведения в эту пору закрыты.

Один предлагал прямо из тюряги отправиться в Швабинг и там безотлагательно приступить к делу. Другой настаивал на Центральном вокзале; идти туда чуть подольше, зато спиртное дешевле и можно боль­ше выпить; да и дальнейшая судьба известна: мюнхен­ские полицейские начинают razzia[47] именно с Цент­рального вокзала, и их сразу заметут.

Первый — видимо, более подкованный, — однако, не сдавался и твердил, что идти надо прямо в Швабинг. Наконец дискутанты пришли к компромиссу: решено было отправиться на рынок и в тамошней большой пивной, названия которой я уже не помню, сразу за­няться делом. Продумано было все до мельчайших по­дробностей: выпустят их в пять, первый трамвай они поймают в пять пятнадцать, дорога займет полчаса, а оставшиеся пятнадцать минут — пивная открывалась в шесть — они скрасят беседой. В ближайшее воскресе­нье я поинтересовался у этих господ, почему их не ос­вободили; оказалось, что им сидеть еще шесть лет.

В тюрьме соблюдается некая иерархия обсуждае­мых тем — по степени их важности. Тема номер один, естественно, — невиновность заключенного и пе­чальная ошибка органов правосудия. Тема номер два — подлость и коварство женщин; затем спорт, пе­реломные жизненные моменты и воспоминания вре­мен войны; глупость нынешнего канцлера или прези­дента; проблема существования Бога и сетования на плохую кормежку; последнее перемещается на второе место — то есть опережает тему женского коварст­ва—в пятницу, когда на обед приносят кусочек рыбы с какой-то мерзкой размазней. В субботу жратва уже нормальная, и первоначальная иерархия восстанав­ливается.