Красивые души - [45]

– Разве тебе не нужно ехать вместе со всеми? – Фудзико пока и не догадывалась, что ее похитили.

– Поужинай со мной.

– Ну что с тобой поделаешь, – пробормотала Фудзико и улыбнулась в замешательстве.

Он привел Фудзико в ресторан традиционной кухни, где когда-то ужинал втроем с отцом и Ёсино. Время было уже позднее, поэтому им никто не мешал, и они могли спокойно поговорить. Но с губ Каору слетали холодные, чужие слова:

– Спасибо, что не забыла своего обещания.

Хотя концерт закончился, Каору продолжал нервничать, пусть и по другому поводу. Похоже, Фудзико догадалась об этом:

– Ты напряжен, как на сцене.

Так оно и было: Каору поднялся на сцену, видя перед собой одну Фудзико. Результаты занятий вокалом оправдали себя. Безупречно владея новым голосом, он смог блестяще спеть концертную программу и покорить сердца слушателей. Но, вернувшись к своему обычному голосу, он оказался безоружным перед Фудзико. Шансов на победу у него немного, и если он проиграет, Фудзико на самом деле убежит от него в дальние дали.

Он не знал, как похитить ее душу. Концерт был последним средством вернуть Фудзико и в то же время напоминал казино, где шансов на выигрыш было мало, а ставка – найти или потерять Фудзико – высока. Ему нужна была сама Фудзико, а не ее похвалы.

– Поразительный концерт. Я и не представляла, что у тебя может быть такой голос. Даже не знаю, как объяснить… Будто душа умершего человека воскресла и запела, поселившись в твоем теле.

Но Каору ее не слушал. Слова раздражали его, они не могли заполнить трещину, разделившую их сердца. Именно поэтому он пытался разбудить чувства Фудзико звучанием своего голоса. Он помнил, как ради сегодняшнего дня, ради одного мгновения, шлифуя свой фальцет, он ограничивал себя в любых желаниях, а сейчас ему хотелось нарушить все запреты и сжать Фудзико в своих объятиях.

Каору сел так, чтобы ему удобно было любоваться профилем Фудзико, и молча смотрел на нее, а она изредка поворачивалась к нему. Взгляд Каору ничуть не смущал ее, она продолжала сидеть ровно, с достоинством. Скорее Каору пребывал в замешательстве от ее невозмутимости.

Казалось, Фудзико испытывает Каору: удалось ли ему найти в себе духовный стержень, стать достойным ее. Здесь уже не было придуманной старшей сестры, которая пообещала непременно прийти на концерт. Ему нужна была другая Фудзико, не та, которую все любят, не та, которая никому не отказывает в заботе.

Даже той Фудзико, которая заботилась о других, а потом уходила, оставив изящное воспоминание, надо было куда-то возвращаться. Именно из-за того, что ее все любили, Фудзико никогда никому не могла выказывать своего одиночества и ей не с кем было поделиться собственными переживаниями. Каору хотелось быть вместе с ней, обладать ее чувствами, дарить ей блаженство.

Он боялся ее отказа, ему следовало быть решительнее.

Им всегда не хватало времени. Приходилось действовать наугад, не успев подумать.

– Я столько раз пытался представить, что будет после того, как обещание, данное в доме Токива, исполнится.

– Твой голос опьянил и очаровал всех. Мне показалось, ты на самом деле существо из другого мира.

Но Каору гораздо сильнее, чем Фудзико, ощущал, что это она принадлежит другому миру. Она отгораживалась от него прочной стеной вежливого отказа. Чем больше Каору стремился к ней, тем упорнее она замыкалась в себе. Он вдруг испугался, что, быть может, в последний раз видит ее лицо.

Не удостаивая взглядом яства, которые выносили, будто пожертвования на алтарь, Каору смотрел на Фудзико. Так, словно у них было одно дыхание на двоих.

– Что ты смотришь? – спросила наконец Фудзико, не в силах выдержать его пристального взгляда. Но Каору продолжал молчать, глядя на нее. Если бы он мог пропеть чувства к Фудзико своими связками, своей грудью; если бы он мог овладеть ими так же, как овладел своим фальцетом!

Неожиданно Каору стали одолевать другие мысли. Ему почудилось, что он вернулся в давно забытое прошлое. Когда-то он уже сидел здесь напротив Фудзико, но сейчас не мог вспомнить, что было дальше.

– Ты сегодня немногословен.

Что бы он ни сказал, любое слово могло серьезно повлиять на его будущее. Каору стал воплощением нерешительности. Чтобы избавиться от этого, он заказал саке. Готовясь к концерту, он не пил и, должно быть, поэтому захмелел очень быстро. Он и Фудзико предлагал выпить и закусить. Каору убеждал себя: этот концерт открывает новый период в его жизни.

– Значит, ты собираешься работать в ООН?

– Меня взяли в штат, так что, наверное, буду сидеть в штаб-квартире в Нью-Йорке.

– Ну если в Нью-Йорке, у нас найдется повод встретиться.

– Тебе, я думаю, предстоит объездить множество городов мира. И в Нью-Йорке, и в Бостоне многих очарует твой голос. Я примчусь на твой концерт, когда будешь выступать в Нью-Йорке. Всем похвастаюсь, что знаю Каору Ноду с детских лет.

Ну и разговор – будто на встрече одноклассников! Любовь умерла лет сто назад, осталось лишь взаимное уважение к жизни друг друга. Значит, мы так и будем иногда случайно пересекаться, посланница ООН и певец?

Каору боялся поверить словам, которые прошептала Андзю на берегу реки: «Я вышла бы за музыканта или поэта». Неужели Фудзико действительно так сказала? Интересно, чье лицо она представляла себе, какое имя не произнесла вслух, говоря «музыкант или поэт»?