Красавица с острова Люлю - [6]

— Осторожнее около того угла! Гм! Я никогда не слыхал о подобных женщинах.

— Ну и хладнокровный же вы человек! Да я теперь не могу ни спать, ни есть, ни ходить к парикмахеру. Все из-за этого дьявольского острова.

Профессор Сигаль вдруг побагровел:

— Я люблю полненьких, — пробормотал он.

— Хороши всякие… по настроению… Я недавно познакомился с одной девчонкой, которая была очаровательна именно своей костлявостью.

— Брюнетка!

— Так, что-то среднее!.. А какие ножки у той женщины!

— Речь идет об одной женщине?

— Об одной!

— Ну, так она могла случайно попасть на остров! Тогда понятно!

— Вы мне поверьте! Одно время содержал половину парижских красавиц! В настоящее время другая половина содержит меня… но такой красавицы!

— Гм! Вы меня заинтересовали!

— До свидания, доктор. Сколько я должен вам за совет… Простите, ради бога! Глупая привычка! До свиданья!

Морис, поклонившись профессору, вышел и, к своему удивлению, увидал в гостиной банкира Пьера Ламуля.

Оба отвернулись друг от друга, словно встретились у врача по дурным хворям.

Он быстро выскочил на улицу и кинулся к траму. При этом он едва не попал под таксомотор, остановившийся у тех же дверей. Из него вылезли Роберт Валуа, славный потомок свергнутой династии, и полковник Ящиков.

Садясь в трам, он увидал на углу улицы адвоката Эбьена, племянника Тамбетты, который внимательно разглядывал номера домов.

Глава IV О том, как Юлий Цезарь левой ногою встал с кровати

Доехав до предместья, Морис пошел по широкой аллее, обсаженной тополями.

— Скажите, пожалуйста, — спросил он у одной девушки, — далеко ли до мастерской братьев Патэ?

— Идите все прямо, — ответила девушка, покраснев и смутившись. Она быстро пошла, наклонив голову, и что-то необыкновенно знакомое было во всей ее фигуре.

— Черт возьми, — вскричал он, — да ведь это вчерашняя судомоечка… Правда, она мало похожа на судомойку и довольно мила…. Жаль, что я не обратил внимания на ее лицо… А впрочем…

Морис настолько привык пренебрегать всякими любовными записками, что это уже никак не могло волновать его. Он дошел до большого парка и, внезапно повернув на дорогу, ведущую к большому дому со стеклянной крышей, увидал перед собою две столь странных фигуры, что замер от удивления. Это были два человека в блестящих латах, надетых на ночные рубашки, с голыми икрами и в огромных оперенных шлемах. Оба странных человека курили трубки, а один читал «Humanite».

— Синдикат рабочих постановил не отступать перед трудностями борьбы.

— Гм! — сказал второй, разрубая мечом улитку.

— На кой черт вы уничтожили этого моллюска? — спросил читавший газету.

— А так… от нечего делать…

— Свинство!

— Срастется!

— Простите, — сказал Морис смущенно, — господина Бисанже я могу видеть?

— Он сейчас придет сюда, — сказал тот, который убил улитку, и прибавил со злобой, — шли бы они все скорей, или позволили бы хоть штаны надеть! Продувает!

— Все из-за этой Клеопатры.

— Надоели они мне хуже горькой редьки.

— А где же твоя диктаторская тога?

— А вон она сохнет… промочил во время перехода через Рубикон… — и он кивнул на простыню, висящую на ветке. Морис побледнел. Он вспомнил, что где-то тут же должен был быть сумасшедший дом. Не в его ли парк он забрел по ошибке? Он робко оглядел странных собеседников.

— Если они не придут через минуту, — сказал тот, у которого сушилась тога, — честное слово, я надеваю штаны и требую прибавки!

— В самом деле, платят же Помпею и Марку Антонию по 500 франков.

— Они — русские…

— А я француз, черт меня побери!

— Идут, идут, — крикнул другой.

Они внезапно приняли гордые позы.

Морис спрятался за простыню, увидав толпу подобных же странных воинов и господина Бисанже, который быстро устанавливал свой аппарат в стороне на полянке. Какой-то маленький и толстый человечек, утирая пот со лба, кричал охрипшим голосом:

— Больше суровости в лицах, господа, больше суровости… Чтоб в вас можно было узнать победителей э… э… Гаструбала. Кричите все хором!

— Вы нам мало платите, — загудела толпа, размахивая мечами, — мы ведь не святые, чтоб жить воздухом.

— Больше экспрессии! Больше экспрессии!

— Хотя бы двадцать пять процентов накинули, — орали квириты все громче и громче.

— Цезарь одним жестом успокаивает воинов, — крикнул человек.

Тот, который сушил свою тогу, вдруг поднял руки, и толпа смолкла.

— Я тоже заявляю, — сказал он торжественно, — что больше не стану стараться за эти гроши! Мне американцы предлагают более сносные условия!

— Воины разражаются криками одобрения! — крикнул человечек.

— Да, да, — заорала толпа, — и мы поступим к американцам.

— Цезарь вспоминает походы и победы.

— Помните, товарищи, когда нас нанимали, нам обещали не только жалование, но и обед из двух блюд с бутылкой простого вина и даровые билеты на метрополитен.

— Помним, помним, — гаркнули квириты.

— Русским эмигрантам из буржуазных слоев населения платят по 500 франков, а я — французский пролетарий…

— Цезарь показывает воинам грамоту о даровании им всяческих привилегий… где грамота?

— Здесь написано, — крикнул Цезарь, вынув из-под лат «Humanite» и взмахнув им: — Что синдикат рабочих…

— Цезарь показывает свою тогу, побывавшую в десятках боев.