Крановщица из Саратова - [7]

— Фая!!! — изо всех сил позвал он — Мамма!!!

И очнулся. Люди вокруг сбавили ход, некоторые приостановились, недоуменно глядели, прищуривались как-то по-странному. Растерявшись, Ларион опустил голову. Но вот уже промелькнула секунда-другая — и никто уже не обращает внимания, забыли. Он неловко поднялся, машинально запихнул пустую кожаную сумочку в карман брюк и придя, наконец, в себя, побрел на почту.

Дверь в аппаратную была открыта.

— Привет, Лорик! Что припозднился-то так? — завидев его, спросила, а вернее — крикнула через барьер Аня. Она была одета в летнее платье с короткими рукавами и с глубоким вырезом на груди. Согнула руки в локтях, протертых, казалось, до костей плексиглазовым покрытием стола, сладко потянулась.

— Здравствуйте, — вежливо произнес Ларион. Что-то подсказывало: не следует разводить тягомотину, не надсмеялась бы она над ним по своему обыкновению. Но в тайне, в глубине души, он жаждал сейчас похвалы, предвкушал ее. Похвалу он любит — она для него лечение, только после нее он на секунду ощущает себя таким же, как и все, равным другим. И потому сейчас Ларион, не удержавшись, добавляет:

— А я уже все телеграммы разнес.

— Ну-у, молодец…

За спиной Ани, в аппаратной, что-то застучало.

— Ну вот, началось… И до самого обеда, как кобыла на привязи, да в такую-то жару…! — сказала Аня. И, убедившись, что посетителей, то бишь клиентов, в помещении нет, громко, от души, выматерилась. Затем, сверканув курьими глазками, мигнула Лариону:

— Ну, пойдем что ли, голубок. Расскажешь про быт.

Она порывисто поднялась, загромыхала туфлями и повела его за руку в соседнюю комнату. Тот покорно последовал за начальницей. Аня подождала, пока он пройдет, и затворила за ним дверь. Потом вздохнула, уселась прямо на столе, закинула ногу на ногу и, не обращая внимания на аппарат, который беспрерывно выстукивал “177 откройте связь”, спросила:

— Ну, как у тебя с Фаей?

Ларион в глубине души ждал вопроса: ему не терпелось поделиться с кем-нибудь переживаниями:

— С Фаей у нас пока нормально. Вернее наполовину, но если б даже и было так, как надо, то все равно Фая не сможет устроиться на хорошую работу без постоянной прописки. А она очень хочет работать, она в Саратове водила кран…

Тут Аня бесцеремонно перебила его:

— Ты погоди блеять-то, ты толком объясни — мать не соглашается прописывать? Так? Да не жеманься, отвечай по-людски!

Ошалевший, сбитый с толку, Ларион уловил, наконец, смысл вопроса.

— Да, Фая живет по справке. Но я буду теперь каждый день просить маму…

— Брось трепологий заниматься, это я всё уж слыхала.

Аня спрыгнула со стола, стремительно приблизилась к нему и притронулась рукой к его животу (совсем как тот врач в поликлинике перед отпуском). Ларион испуганно отшатнулся, отступил к двери, а приемщица тихим-тихим голосом, странным для женщины, столько лет проработавшей на телеграфе, где с утра до вечера нужно ругаться с клиентами и кричать, надрывая связки, в телефонную трубку, спросила:

— А таким, как ты, жениться-то разрешают? У самого всё в порядке?… Между ног болтается?

— Да, — Ларион покраснел, опустил голову.

Помолчав, Аня вдруг заговорила прежним голосом: визгливым, отрывистым.

— Ну, вот что, милок. Тут сейчас клиент позвонил. Пенсионер, в отставке между прочим. Сказал, что жена утром из ящика вместе с газетами телеграмму достала. От Нелли. А в той телеграмме черным по белому и написано: прервала беременность. Так вот та жена тут же на месте и сколупнулась. Соседка вышла — а та прям на ступеньках с газетами да с ведром мусорным рядом валяется. Хорошо хоть “скорую” успели вызвать, баба-то ревнивая, после инфаркта… Еле откачали. Грозился клиент в суд на нас подать за клевету. Ты что ль адрес перепутал? Ну, признавайся, баран комолый!

Ларион побагровел, не в силах и слова вымолвить.

— А вчера-то что учудил! Зачем телеграммы для ювелирной мастерской в милицию отнес? В отделении и так по ночам не спят, мало у них дел, что ли? Ведь не Юра дежурил, а ты!? Так?

— Я… — едва слышко выдавил Ларион.

— Ну, вот что, голубок. Перепутал говоришь? Посоветовалась я тут с начальством. Решили мы: Юра тебя сегодня заменит. Такой же балда, вылез не через ту дырку на свет, но хоть женится не собирается. А ты иди домой, отоспись, успокойся. И разберись наконец со своей недотрогой Фаей. Завтра придешь после обеда. А то совсем глаза в разные стороны.

Ларион медленно повернулся и приоткрыл дверь. Аня нехотя обратилась к аппарату, без устали стучавшему уже пять минут одно и то же: “177, 177 откройте связь”. И вдруг, через плечо, окликнула Лариона.

— Алле! Лорик!

Тот пугливо обернулся.

— Да, кстати, чуть не забыла. Тут нам кто-то позвонил — по-моему, Фая твоя. Сказала, что уезжает.

Он выронил сумку, стремглав выскочил из аппаратной, выбежал на улицу. Сердце у Лариона билось, будто отбойный молоток о бетон, разве что не трещало. Задыхаясь, на бегу, он всматривался в знакомые окна, маячившие за зеленью кустов. Почудилось — занавески дрогнули. Вспомнил мочалку, сушившуюся на подоконнике. Вообразилось вдруг с мучительной отчетливостью: берет Фая эту мочалку и швыряет в чемодан. “Не успею сейчас — опоздаю навсегда”, — подумалось вдруг. Времени на раздумья не оставалось. Позабыв обо всем, полусогнутыми руками, разгребая, как воду в реке, воздух, он ринулся к проходу меж зданиями. Обогнув дом, подбежал к своему подъезду, на последнем дыхании ворвался, обливаясь потом, и здесь столкнулся с Фаей. В летнем своем костюме из пестрого ситца, шлепая босоножками, она медленно и торжественно спускалась по лестнице, неся тяжелый чемодан.