Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. - [31]

ГА РФ.Ф. Р–8131. Оп. 31. Д. 38322. Л. 10–12. Подлинник. Машинопись.

Поэма на смерть Сталина

11. Произведение неизвестного автора, которое в 50-е гг. в списках ходило среди заключенных лагерей и тюрем и время от времени появлялось на воле[106]

Полной грудью вздохнула Россия,

Сладкой надеждой наполнив сердца.

Умер наш мудрый, ну что ж,

И счастливо.

Плакать придется одним мертвецам.

Траур покрыл города и столицы,

Смолкли оркестры в советских дворцах,

Замерло все под надзором милиции,

Черные ленты на красных флагах.

Кончился твой путь, покрытый славой,

Пройденное тобою по Руси, э!

Но скелета не прикроют лаврой,

Твой венок замызганный в крови.

Ты памятник воздвиг на русских трупах,

И вспомнит про тебя народная молва,

Как миллионы душ терзались в муках

Под каблуком твоего сапога.

Что ты сделал для земного блага?

Нагло сел на трон Политбюро,

Дал свободу МВД и ГУЛАГУ,

А народу – рабство и ярмо.

Ты Россию сковал цепями

И опутал сетью лагерей.

30 лет бессонными ночами

Лились слезы жен и матерей.

Деспотизм запугал народы,

Ты надел на них путы оков

И в тисках зажал права свободы,

Под влияние взял большевиков.

И, прикрывшись лозунгом свободы,

Лживой фразой: равенство для всех,

Слушал стоны русского народа,

Бред с тайги и сумасшедший смех.

Произволы дикой тирании

Лабиринтом тюрем и штыков,

Ты сумел замордовать Россию,

Превратить страну в звон кандалов.

Умер ты, теперь вздохнут народы,

Там, где ты заботу проявлял,

И под лживым лозунгом свободы

Крепостное право ты создал.

Феодальный строил коммунизм,

Русской кровью землю поливал.

Не забудут люди твой садизм,

Там, где ты заботу проявлял.

Настанут дни, и кончатся гоненья,

Вернемся мы к семейным очагам,

Принесем свободу поколеньям,

Поднимем тост назло своим врагам.

Разрушим тюрьмы и сорвем оковы,

С лица сотрем сеть лагерей.

А вместо них детям построим школы

И в них расскажем правду этих дней. […]

ГА РФ.Ф. Р–8131. Оп. 31. Д. 88516. Л. 21–22. Копия. Машинопись.

Раздел 2 ГЛАС НАРОДА, ИЛИ «БУЛЬОН ОППОЗИЦИОННОСТИ»

Авторский комментарий

В раннюю хрущевскую эпоху, как и при Сталине, одним из частых поводов для политических репрессий служили «разговоры антисоветского содержания». Среди дел отдела по надзору за следствием в органах государственной безопасности Прокуратуры СССР за этот период дела осужденных за это составляют не менее 20% (более точно определить их долю затруднительно, так как размыты границы этой категории: большинству людей, осужденных по другим поводам – например, за написание листовок или анонимных писем, – заодно также предъявлялось обвинение и в систематических антисоветских разговорах). Наибольшее количество таких осуждений в рассматриваемый нами период приходится на первую половину 1953 г. (в значительной мере это – дела людей, неподобающе высказавшихся по поводу смерти Сталина в траурные дни или немного позже) и, конечно, на период пика хрущевских репрессий в конце 1956-1958 гг. Надо сказать, что немалая часть приговоров, вынесенных в эти годы, была пересмотрена и смягчена уже в самом начале 1960-х гг., тем не менее «за разговоры» продолжали сажать до самого конца хрущевского времени. Герои данного раздела за свою неосторожную общительность поплатились пятью – семью годами лишения свободы, а то и всеми десятью. Смена руководства в стране и приход к власти Брежнева повлекли за собой изменение карательной политики. Как выразился известный бард Юлий Ким, при Брежневе за «пьяный застольный треп» срока уже не давали, «давали его за публичную критику режима»[107].

Люди, попадавшиеся «за разговоры», в основном не были сознательными и убежденными противниками режима. Поскольку Уголовный кодекс предусматривал наказание за антисоветскую агитацию и пропаганду, но не за соответствующие мнения, то в обвинении обязательно должна была присутствовать формулировка: «Систематически среди своего окружения высказывал…» Реально это значило, что человек во время застолья с приятелями, среди соседей по квартире или сослуживцев высказался о политике, международных событиях, последних правительственных постановлениях, пожаловался на жизнь (цены высокие, заработок маленький, в магазинах ничего нет, очереди, семья не может получить жилье, в колхозе работают много, а живут бедно).

Часто толчком для такого рода разговоров служила какая-либо житейская коллизия или случайное событие, приведшее человека в эмоционально взвинченное состояние: понижение в должности, невозможность разрешить жилищные сложности, бытовая бюрократическая волокита, дефицит товаров («обыскал весь город и не смог купить нужную вещь»), даже ссора с женой, – и расстроенный советский гражданин начинал ругать власти и, как это квалифицировалось обвинением, «материальные условия жизни в Советском Союзе».

Другой характерной, часто повторявшейся ситуацией была болтовня в нетрезвом состоянии, среди собутыльников или же просто на улице, в людном месте (в транспорте, у автобусной остановки, возле магазина или пивного ларька, на базаре, в закусочной). Там мнения обычно высказывались нехитрые.

Разговоры «образованных» имели свои характерные приметы. В 50-е гг. преобладала критика власти с «марксистских» позиций. Обвиняли правительство в отступлении от ленинских норм, нарушении принципов пролетарского государства, говорили, что диктатура пролетариата сменилась диктатурой партийной бюрократии и возник новый класс эксплуататоров. При этом говорящий мог быть как сталинистом, так и противником Сталина. В последнем случае он утверждал, что Хрущев не проявил последовательности в ликвидации сталинской диктатуры, или даже вспоминал, что тот и сам виновен в репрессиях и голоде на Украине. Отдельной темой было обсуждение истории партии, роли Троцкого, Бухарина. Подобная «идейная» критика хрущевского руководства отличалась налетом теоретичности и не была непосредственно привязана к конкретным бытовым обстоятельствам.