Кракен пробуждается. Паутина - [97]

Легко заявить, что пчела «инстинктивно» строит правильные шестиугольные соты или паук «инстинктивно» ткет прочную шаровидную паутину, хотя это идет вразрез со всем, что мы знаем о передаче приобретенных свойств.

Есть что-то еще, помимо инстинктов. Есть коллективное сознание. Оно говорит армии муравьев, когда обороняться, а когда нападать. Благодаря ему рабочая пчела знает свои обязанности и свое место в улье. Даже птичья стая, повинуясь ему, одновременно кружит или пикирует. Это еще не разум, но все-таки нечто объединяющее.

Понимаете, к чему я веду? Наши пауки, очевидно, приобрели это объединяющее начало — в этом и состоит их плюс. Остается определить степень объединения — возможно, она превышает ту, что мы наблюдаем у других видов. Те, которых мы видели вчера на мысу, выглядели превосходно организованными.

Я загасил свою сигарету.

— Всё, довольно. Мы работать пришли, а не сочинять страшные фантастические истории. Может, начнем уже?

— Начнем, — согласилась Камилла, доставая из ножен мачете.

Я сверился с компасом, и мы взялись за работу.

Тропа, которую мы прорубали, была извилистая, но не слишком трудная. Густые заросли мы обходили или отыскивали в них самые проходимые места. Древесные рощицы и колючий кустарник огибали тоже, но общее направление сохраняли. Продвигались мы при всем при том медленно и порядком устали, не говоря уж о склонности Камиллы бросать работу, когда что-то интересовало ее как ученого. Пройдя за час ярдов сто пятьдесят, мы решили перекусить и расчистили себе местечко для отдыха.

Никаких теорий Камилла больше не оглашала, но, подозреваю, обдумывала их, поедая сэндвичи. Я заново обратил внимание на окружавшую нас тишину. В тропическом лесу должно быть множество звуков: крики птиц, жужжание насекомых, всякого рода шорохи. Здесь лишь пролетал порой одинокий москит да слышалось, как мы жуем. Это начинало действовать мне на нервы, и я — не столько из интереса, сколько чтобы прервать тишину — сказал:

— Это может кончиться самым естественным образом. Когда они истребят и съедят все живое, то попросту вымрут.

— Пауки — каннибалы, — заметила Камилла.

— Да, но замкнутая каннибальская экономика вряд ли долго просуществует.

— Она может продержаться, пока они, как я говорила, не научатся ловить рыбу. Тогда проблема питания отпадет, и ничто уже их не остановит.

— И как же они, по-вашему, наладят рыбную ловлю?

Она пожала плечами.

— Сообща многое можно сделать. Они сплетут крепкую сеть. Для начала, думаю, протянут ее через какой-нибудь мелкий ручей, прикрепив к камням. Поднимут в прилив, подождут отлива. Наловят креветок и мелкой рыбешки. Успех вдохновит их на новые достижения. Они захотят поймать крупную рыбу и будут изобретать способы ее ловли.

— Слушая вас, можно подумать, что они разумные существа.

— Как раз это меня и беспокоит. Они, конечно, не могут мыслить в нашем понимании, посредством мозга, но что-то наподобие разума у них есть. Научились же они как-то ловить насекомых в свою паутину и строить сложные паутинные конструкции, как делают их высшие виды. Шелк могут вырабатывать многие насекомые, но только пауки используют его как оружие и средство жизнеобеспечения. Не с помощью разума, как мы его понимаем, но что-то их направляет — иначе никак. И это относится к индивидуальным особям, а не к сообществу, которое мы здесь видим. Фактор совместной деятельности больше, чем простая сумма слагаемых. Чего, например, мог бы добиться один-единственный человек? Если эта направляющая сила побудила отдельных пауков создать средства для ловли насекомых, то движимая ей группа определенно может создать средства для ловли рыбы, если это необходимо. А беспокоит меня, насколько далеко это может зайти и что они еще создадут.

— Право же, вы преувеличиваете, — сказал я. — Наблюдаемый нами вывих развития имел место лишь потому, что на этом острове, по чистой случайности, сложились идеальные условия для жизни и размножения. Он будет продолжаться, пока не иссякнет питание, а потом угаснет. В истории были, думаю, сотни случаев, когда какой-то вид вымирал из-за собственной плодовитости.

— Надеюсь, что вы правы, — не слишком убежденно сказала Камилла.

Мы расчистили еще двадцать ярдов и вдруг, совершенно неожиданно, наткнулись на уже проложенную тропу.

Она шла с запада на восток, под прямым углом к нашей, и ей явно пользовались недавно. Мы стояли на ней, глядя то вправо, то влево.

— Робинзон Крузо и отпечаток ноги, — пробормотала Камилла. — Дети, кажется, говорили о…

Она не договорила. Из кустов впереди показались два коричневых лица и два нацеленных в нас копья.

Я покрепче сжал свой мачете. Копье, направленное на меня, шевельнулось, и голос сказал:

— Бросай.

Я медлил. Копье снова дрогнуло, и мы с Камиллой бросили наши орудия.

Позади зашуршало. Темные глянцевитые руки подобрали мачете и обыскали нас. Из кармана Камиллы достали револьвер Чарльза. Копейщики впереди ослабили хватку и вышли на открытое место.

На них были только набедренные повязки и обувь наподобие мокасин, но на ременных поясах висели мачете и два-три копья покороче. Самым примечательным был глянец их кожи — они блестели с ног до курчавых волос, будто отполированные. «Политура», которой они пользовались, издавала резкий, но не сказать чтобы неприятный запах.