Крах Золотой Богини - [28]

Но инструмент, который Кронос использовал в качестве атрибута своего великого эксперимента — культ Йоларабас, — мог оказаться чрезвычайно опасным. Создание Золотой богини могло способствовать появлению настоящей философии и религии в Империи, где до сих пор обходились примитивной философией грабежа Грегора Малика. Может, Кронос, ища в потоке времени примеры подходящей атрибуции, наткнулся на средиземноморский культ Афродиты. Ему понравилось прочное положение ее жречества, и он пробыл там достаточно долго, чтобы перенять их методы. В это же самое время он мог выучить греческое койне: Ясно, что, если из этой проделки Кроноса убрать его опыты с созданием сверхчеловека, навязанный им культ Йоларабас будет мало отличаться от культов Иштар, Астарты, Афродиты, Венеры, то есть богини плодородия. За исключением одного очень важного факта: культы плодородия естественным образом выросли из древней веры в Великую мать. Только позже, когда человечество открыло, что не обязательно каждому быть земледельцем, жители городов придали этим религиям красоту и торжественность мистерий. В действительности образ Афродиты медленно развивался из образа Великой матери, чтобы стать олицетворением страсти, но Йоларабас, подобно легендарному рождению Афродиты, возникла, словно пузырь из пены.

В соответствии с темпоральной линией, которую Форчун поклялся защищать, человек ощупью пройдет через дебри мифологии и религии, используя их то как вдохновение, то как раздражитель, совершенствуя свою цивилизацию, что постепенно приведет к 2572 году — полному вступлению Земли в Галактическую Федерацию. Если устранить, ускорить или замедлить любую стадию на этом пути, вся Федерация может оказаться под угрозой.

Во время эгоистического строительства своего личного царства Кронос совершил еще один столь же непростительный грех — создал четко работающую экономическую систему, которая, если дать ей развиваться, может вполне предотвратить необходимую эксплуатацию человека человеком в последующей истории, без которой в восемнадцатом и девятнадцатом веках не было бы гимнов восхваления ненасытного бога по имени Прогресс. (Даже самые большие подлости Форчун поклялся защищать, просто потому, что им было суждено существовать. Иногда он боролся со своей совестью. Ее точно надо было бы удалить.)

Итак, было очевидно: Кронос напрашивался на уничтожение. Может быть, та табличка была бессознательной мольбой, подобно мучительной записке маньяка-убийцы к властям: «Найдите меня, пока я снова не убил!» Ганнибал Форчун нашел его. Теперь нужно было осуществить задуманное.

Ясно, что тридцать шесть человек были недостаточной силой, чтобы победить хранителей, вне зависимости от того, насколько они были воодушевлены беседой с богом моря. Но их было вполне достаточно, чтобы поднять на борьбу толпы людей из собственной вотчины морского бога — портового района Манукрониса. Передаваемые шепотом инструкции быстро распространились среди низших слоев общества, которым, как обычно, было нечего терять.

— Приходите сегодня на закате к причалу. Во имя Нодиесопа, возьмите оружие.

Это было не приглашение, а команда, подкрепленная светом убеждения в глазах каждого агитатора. Из презренных воров они превратились в каких-то революционеров. Всем нодиесопитам теперь стало ясно: что-то должно произойти.

Шумно борясь с одышкой, по коридору шел офицер хранителей, который сумел сделать военную форму смешной. У него был только один меч, но три перевязи. Внимательно присмотревшись, Форчун понял, что еще две были нужны, чтобы удерживать набедренную повязку. Поскольку у него было больше брюха, чем груди, его доспехи, казалось, были надеты вверх ногами. Форчун задумался: «Не использовать ли этого толстяка?»

У офицера был вид человека, который будет сражаться скорее на словах, чем на мечах. Перед входом в камеру он постоял, меряя Форчуна взглядом.

Форчун взял на себя инициативу в разговоре.

— Я большой, все правильно, но не великан, — сказал он. — Или ваши парни оправдывали свое неумение тем, что они сражались с великаном?

— Похоже, ты все еще ищешь неприятностей, — сказал хранитель. — Форчун, не так ли?

— Я сказал свое имя тюремщикам, — подтвердил Форчун.

— Ганнибал Форчун?

— А-а, ты пришел от Кроноса. Как поживает старый обманщик?

— Я забуду, что ты это сказал.

— Ты ведь не Р'кагн, правда?

— Капитан Ниборморо, личный секретарь венценосца. Сиятельный Р'кагн — верховный судья.

— Царь боится меня, правда? Он, должно быть, сильно испуган, иначе бы сам пришел.

Капитан казался изумленным:

— Почему он должен тебя бояться? У тебя нет ни меча, ни кинжала, ты здесь, а он там, — и, как ты сказал, ты не великан. Я тоже не боюсь тебя.

— Ты меня не знаешь, — сказал Форчун. — Каким стало его настроение, когда он услышал мое имя?

Ниборморо поджал губы:

— Не вижу вреда, если скажу тебе. Он как раз совещался с верховной жрицей о некоторых делах храма Йоларабас. Я рассказал им о вчерашнем происшествии. Сначала казалось, что на нее это произвело большее впечатление, чем на него, но когда я сказал, что твое имя Форчун, его настроение изменилось. Я рассказал то, что слышал о схватке в таверне, и сообщил о твоем аресте. Он отпустил жрицу и велел мне задать тебе несколько вопросов.