Крах тирана - [95]

– Почему же ты не отправился на родину, к семье? – спросил Муса-Гаджи.

Ширали погрустнел. Он опустил на глаза свои нечесаные пряди, будто не хотел, чтобы Муса-Гаджи увидел, как ему больно говорить.

– Моей семьи уже нет на этом свете, – глухо произнес Ширали. – Подручные Надир-шаха вырезали все село, когда не смогли получить подати, которые шах объявил отмененными.

– Да примет Аллах их души в лучшем из миров, – сказал Муса-Гаджи, соболезнуя другу. – Но лучше бы оставил эту землю сам Надир-шах, которого заждались в самом пекле ада.

– Это едва не случилось, – сказал Ширали. – На него покушались.

– И что? – воспрянул духом Муса-Гаджи.

– Не удалось, – махнул рукой Ширали. – Пуля его только ранила.

– Кто в него стрелял?

– Неизвестно, – ответил Ширали. – Но будь я на его месте, Надир бы так легко не отделался.

– Значит, ты шаха здесь поджидаешь? – догадался Муса-Гаджи. – Хочешь отомстить?

– Как Аллаху будет угодно, – вздохнул Ширали. – Моя жизнь мне теперь не дорога.

– Но у тебя как будто нет оружия, – сказал Муса-Гаджи.

– Все думают, что у меня нет глаз, – ответил Ширали, – и что у меня только вот этот посох странника. Но он может оказаться страшнее пули или кинжала.

Ширали оглянулся, чтобы убедиться, что чайханщик все еще занят слоном, затем поднял свой посох и резко его встряхнул. Послышалось грозное шипение, и из посоха выползла небольшая змея.

– Теперь она – мое оружие, – сказал Ширали.

– Змея? – удивился Муса-Гаджи, разглядывая песочно-серую пятнистую змейку со светлыми полосками по бокам. Голову ее украшал рисунок, похожий на летящую птицу.

– Это эфа, – сказал Ширали. – Я давно ее приручил. В песках Туркмении таких много. Она маленькая, но яд ее свалит и твоего слона.

– Чем ты ее кормишь? – спросил Муса-Гаджи.

– Просто отпускаю на ночь. Она сама себя кормит, – улыбнулся Ширали, отправляя змею обратно.

– Чувствую, шаху придется здесь потруднее, чем в Индии, – сказал Муса-Гаджи.

– Здесь он найдет то, что заслужил, – кивнул Ширали. – Если на то будет воля Аллаха.

– А что говорят, когда шах явится в Дербент? – спросил Муса-Гаджи.

– Точно никто не знает. Но думают, что скоро, – говорил Ширали. – После покушения он совсем озверел. Говорят, убивает всех, кто встретится на пути его войска, и грозит, что уничтожит в Дагестане всех, кто не падет к копытам его коня. Но даже и покорившихся на месте не оставит – выселит в Персию, а сюда пришлет верные ему племена. Он всегда так делает.

– А дагестанцы делают так, что подобные Надир-шаху потом жалеют, что сюда пришли, – ответил Муса-Гаджи. – Они всегда так делают.

– Если для этого пригодится жизнь несчастного туркмена – можешь ей располагать, – сказал Ширали.

– Жизнью людей владеет только всевышний, – улыбнулся Муса-Гаджи. – Но кто-то из нас становится его карающей рукой.

Несколько дней Муса-Гаджи исправно возил на слоне хворост из ближайшего леса, попутно изучая город и то, что творится вокруг. Стражники к нему привыкли и уже ни о чем не спрашивали. Однажды Муса-Гаджи увидел знакомую процессию: навстречу ему шел караван мулов, следовавший за Шахманом, который сидел на своем отличном коне. Мулы были навьючены тюками с сушеным мясом, корзинами с сырами, мешками с курагой и орехами и многим другим, что можно было купить в аулах. Шахман сумел где-то распродать свои заморские товары и теперь вез в Дербент то, что могло найти спрос на здешнем базаре. Шахман удивленно уставился на Мусу-Гаджи, но так и не вспомнил, где видел этого человека. Мусу-Гаджи и в самом деле трудно было узнать в восточном одеянии, тюрбане и с отросшей бородой. Муса-Гаджи не подал вида, что узнал земляка, хотя его появление здесь говорило о многом.

Ширали целые дни проводил у Джума-мечети, прося подаяния у прихожан и прислушиваясь к их разговорам. Вечерами друзья встречались в чайхане на окраине города, обсуждая за скромной трапезой происходящее вокруг. Все говорило о том, что скоро многое тут изменится.

Глава 52

Наутро в городе начался переполох. Мусу-Гаджи не выпустили за ворота. Факиров, дервишей и прочий подозрительный люд согнали с насиженных мест и велели не показываться на улицах. Жителям Дербента под страхом смерти приказали сидеть по домам. Зато всем торговцам было велено открыть свои лавки и торговать, хотя бы себе в убыток, чтобы не лишиться лавок вместе со своими головами. Город наводнили отряды каджаров в запыленных доспехах, на крышах и стенах были расставлены цепи стрелков с большими ружьями.

В Дербент прибывал сам Надир-шах. Сначала в город, сразу через несколько южных ворот, вошли конные и пешие отряды. Затем появилась гвардия в золоченых доспехах. Следом ввезли походные шатры его величества, кухню и прочее дворцовое имущество. Потом появилась артиллерия – упряжки волов и коней тащили тяжелые, оправленные в серебро орудия, а пушки – зарбазаны были навьючены на верблюдов. Когда передовые отряды расположились в городе, заняв его главные места, появилась блистательная свита шаха, окруженная телохранителями.

Султан Дербента, выезжавший встречать повелителя с музыкой и литаврами, торжественно вводил в Дербент священную особу падишаха, в честь которого в цитадели начали салютовать пушки.